Поль Феваль - Горбун

– Неужели она… – побагровев от возмущения, начал принц, но не закончил, так как на пороге появилась сама принцесса. Она по-прежнему была в трауре.

Увидев обстановку: следы оргии и последующей битвы, более, чем пикантные картины на стенах и наконец, балетных красоток, принцесса опустила вуаль.

– Я пришла не к вам, сударь, – бросила она мужу и, повернувшись к Лагардеру, произнесла:

– Двадцать четыре часа истекли, сударь вас ждет суд. Извольте сдать оружие.

– И это моя мать? – пробормотала Аврора, закрывая руками лицо.

– Господа, – продолжала принцесса, обращаясь к гвардейцам. – Исполняйте полученный приказ.

Лагардер бросил шпагу Пейроля к ногам Бодона де Буагийе. Гонзаго и его люди не двигались. Когда Бодон де Буагийе показал Лагардеру на дверь, тот, держа Аврору за руку, приблизился к госпоже принцессе.

– Сударыня, – сказал он, – только что я едва не отдал жизнь, защищая вашу дочь.

– Мою дочь! – дрогнувшим голосом переспросила принцесса.

– Он лжет! – выкрикнул Гонзаго.

Не обратив на замечание принца внимания, Лагардер неторопливо продолжал:

– Я просил двадцать четыре часа для того, чтобы вернуть вам дочь. Срок истек. Перед вами мадемуазель де Невер.

Похолодевшие от волнения руки матери и дочери коснулись друг друга. Содрогнувшись от внезапных рыданий, Аврора кинулась к принцессе в объятия. Лагардер, проглотив подступивший к горлу комок, произнес:

– Берегите и любите ее, сударыня, – у нее теперь, кроме вас, никого нет.

Аврора вырвалась из материнских объятий и подбежала к Лагардеру, но тот мягко ее отстранил.

– Прощайте, Аврора, – сказал он. – Как видно, завтра наше венчание не состоится. Храните документ, сделавший вас моей супругой перед людьми, в то время, как перед Богом вы ею стали еще вчера, и пусть госпожа принцесса простит вам мезальянс с человеком, которого скоро приговорят к смерти.

Он в последний раз поцеловал руку девушки, глубоко поклонился принцессе и, направившись к дверям, сказал:

– Ведите меня на суд.

Было восемь утра. Маркиз де Коссе, герцог де Бриссак, поэт Лафар и три дамы, среди которых старый консьерж при Дворе Радости Ле Бреан узнал дочь регента герцогиню Берийскую, покинули Пале-Рояль через дверь, о которой мы уже не раз упоминали.

Дольше других в покоях его высочества задержался аббат Дюбуа, и теперь регент в присутствии будущего кардинала готовился отойти ко сну.

В Пале-Рояле, как и в малом особняке принца Гонзаго, состоялся банкет, затянувшийся до утра, – дело обычное. Однако, ужин в Пале-Рояле в отличие от того, что состоялся у принца, закончился весело.

В наши дни писатели, среди которых попадаются весьма талантливые и серьезные мастера пера, под разными предлогами пытаются обелить этого небезызвестного священнослужителя. По их мнению, он был хорош во-первых потому, что Папа назначил его кардиналом, – (сразу же оговоримся, что Папа не всегда назначает кардиналов по своей воле), – и во вторых потому, что его другом был его преосвященство досточтимый мсьё Массийон, собственной персоной, – образец благочестия, поддерживаемого талантом оратора, не имевшим равных.

Последнюю причину можно считать более обоснованной, если опираться на постулат: «Скажи, кто твой друг, и я узнаю, кто ты». Однако в истории известно много исключений из сего правила, ибо есть немало примеров, когда подле людей доброжелательных приживались отъявленные прохвосты. Впрочем, если аббат Дюбуа действительно был святым, то Господь, наверное, уготовал ему уютное местечко в раю, потому, что трудно найти другого человека, на голову которого современники низвергли бы столько злословия.

Герцог Орлеанский пил с гостями всю ночь, и сейчас наступил тот момент, когда он буквально засыпал стоя, голова его склонялась, веки слипались. Лакей камердинер готовил постель, регент клевал носом, а находившийся под хмельком, – (по крайней мере, с виду, ибо поручиться в таком деле нельзя), – Дюбуа что-то монотонно бубнил в похвалу английским нравам. Филипп Орлеанский при всей своей любви к Англии сейчас Дюбуа не слушал и лишь устало поторапливал лакея, возившегося с белоснежными простынями и наволочками.

– Уймись, друг мой Дюбуа, – вяло простонал регент. – У меня от твоих речей уже звенит в ушах. Иди ка лучше спать.

– Сию минуту, – отозвался аббат, – уже иду ваше высочество. Да, кстати, чтобы не забыть, известна ли вам, какая огромная разница между Миссисипи и Гангом? Между утлыми французскими эскадрами и могучим английским флотом? Между вашими задрипанными развалюхами в Луизиане и роскошными дворцами, принадлежащими британской короне в Северной Бенгалии? Вестиндское предприятие обыкновенный блеф, – а вот англичане завладели поистине землей обетованной родиной «Тысячи и одной ночи» краем несметных сокровищ и изысканных благовоний, где морское дно изобилует жемчугом, а горы на две трети состоят из чистых алмазов.

– Дюбуа, отправляйся спать! Ты пьян, почтеннейший мой наставник.

– А ваше королевское высочество трезвы, как стеклышко. Не так ли? – с улыбкой возразил аббат. – Всего два слова на прощание. Изучайте Англию, налаживайте с ней контакты.

– Господи, Твоя воля! – сорвался на крик герцог. – Ты уже с лихвой исполнил все, что от тебя требует Лорд Стэрз, который с завидным постоянством опаздывает с выплатой тебе пенсиона из своего фонда на содержание агентов за границей. Иди спать, аббат.

Дюбуа взял шляпу и, незлобиво ворча, направился к выходу. Он уже хотел покинуть спальню, как дверь открылась, и лакей секретарь доложил о начальнике полиции мсьё де Машо.

– Днем! – болезненно покривившись, произнес регент. – Эти господа играют с моим здоровьем. Они хотят меня доконать.

– У господина Машо срочные сообщения, – пояснил секретарь.

– Я их знаю наизусть, – перебил регент. – Он расскажет о том, что Челламаре организовал новый заговор, что король Филипп Испанский вот-вот двинется через Пиренеи на Париж, что Альберони хочет сделаться Римским Папой, а герцогиня Мэнская – вместо меня регентшей. В полдень. Пусть приходит в полдень, а еще лучше в час. Нынче я не могу его принять. Я себя скверно чувствую!

Лакей удалился, а Дюбуа вернулся в спальню.

– Если бы у вас в союзниках была Англия, ваше высочество, – возвратился он к прерванной теме, – вы могли бы с легким сердцем посмеиваться над всеми этими мелкими неприятностями.

– Пресвятая сила! Да уберешься ты, или нет, в конце концов, прохвост? – едва не со слезами возопил регент. Ничуть не обидевшись, Дюбуа с пониманием кивнул и опять направился к выходу. Прежде, чем он шагнул на порог, дверь снова отворилась, и лакей объявил: