Роже Мож - Дикари

Гонорий и Сулла нашли Палфурния и других оставшихся в живых людей в подвале. Они перешагивали через мертвых и раненых, когда шли к ним, крича изо всех сил, чтобы осажденные смогли их услышать и узнать голос Гонория. Только тогда те разобрали баррикады. Вода в подвале достигала икр, так как люди Эфестиоса собирались затопить подземелье, направив сюда все трубы и желобы, в изобилии снабжавшие дом и сад водой.

— Гонорий, вот и ты, наконец! — вскричал Палфурний, который не переставал надеяться на лучшее. — Очень вовремя! Они хотели сделать из нас морских животных! Они собирались отправить нас не к Плутону, а к Нептуну! А это кто? — спросил он, увидев галла. — Не Сулла ли?

— Это действительно Сулла, — сказал молодой человек.

— Ave, Сулла! — приветствовал тот. — Добро пожаловать в то, что осталось от моего дома... Гонорий рассказал тебе обо всем, что между нами произошло? И о том, что я сожалею обо всем, что тебе причинил?

— Он знает все, — прервал его Гонорий. — Ну а твоя галера, она готова? Тебе известно, что на поверхности скоро все будет уничтожено?..

— Она ждет, и я должен был уже отправляться в порт, когда появился Эфестиос со своими людьми. Представь себе, что они, используя лестницы, взобрались на мою террасу и одновременно взломали входную дверь! И сзади и спереди, вот как используют Палфурния! Они были хорошо осведомлены... Мои люди бились как львы и заставили меня спрятаться в подвале. Вот видишь, а ты говорил, что они меня предадут! Они выполняли свой контракт, жертвуя жизнью. Есть еще на земле люди, которые держат свое слово!

— А ты, Палфурний, стал бы меня ждать на галере до ночи, как мы об этом договаривались?

Палфурний, улыбаясь, посмотрел на молодого человека.

— Не нужно, мой дорогой Гонорий, — сказал он, беря его за руку, — во всем искать совершенства, философы этого не советуют... К тому же все решают боги, в чем мы сегодня лишний раз убедились...

Все отправились в порт, оставив разоренный дом, который вулкан скоро должен был превратить в руины.

Перед Ноланскими воротами мул, везший Поллиона и позабытый Суллой и остальными, остановился рядом с другими оседланными или навьюченными животными, изнуренными трудами и задыхающимися от пепла, которым они дышали уже много часов. На спине мула лежал привязанный к нему Поллион, уткнувшийся головой в шею животного.

Он был мертв, и в беспорядке, предшествовавшем полному разрушению города, последние убегавшие жители, пробиравшиеся через пепел, обращали на него не больше внимания, чем на другие трупы.

Сцены, происходившие в порту, по трагизму ни в чем не уступали тому, что происходило на уличных театральных подмостках. Ветер дул с моря, разыгрался шторм, все это увеличивало панику тех, кто зафрахтовал барки или рыбацкие суда, нагрузил их своим добром и рабами, а теперь не мог покинуть порт; ни одно судно, кроме хорошо оснащенных гребцами галер, не могло выйти в море против ветра. Несчастные метались по пристани в поисках повозки, которая отвезла бы их имущество в Геркуланум, куда вела проложенная вдоль моря дорога. Но увеличивающийся слой пепла лишал их последней надежды. Везде в Помпеях царила смерть.

Большинство портовых зданий и складских помещений горело, удушающий дым смешивался с серным запахом пепла, который не переставая падал на землю. Гонорий, думавший теперь только о Наис, опередив всех, помчался к порту и, подбегая к пристани, увидел, что галеры с гербами Менезия по-прежнему стоят у последнего причала. Но они тоже загорелись. Как ему показалось, не горела только одна галера, где находился судовой приказчик. Все отставшие от прежних команд люди без конца поливали палубу и такелаж, стараясь помешать огню разгореться, но приказчик, должно быть, понимал, что гребцов на судне было недостаточно, чтобы против ветра вывести корабль. Как и все живущие в Помпеях, он до последнего момента недооценивал ту опасность, какую Везувий представлял для города.

С бьющимся сердцем Гонорий побежал к галере, где жил, горевшей, как и все остальные. Моряки с судна, на котором находился судовой приказчик, мерившие шагами палубу, не зная, на что решиться, и увидев, что он хочет броситься в огонь, закричали ему, что он безумец и чтобы он шел к ним — будет одним гребцом больше. Но он исчез в дыме, который клубами поднимался над палубой, прокричав им, что тут на борту его рабыня и что нужно ее спасти, чему они крайне удивились. Гонорий уже добежал до лестницы, но тут ее с шипением охватило пламя. У него почти не осталось надежды на то, что несчастная Наис жива. К счастью, задняя лестница, хотя и окутанная дымом, была еще цела, он скатился по ней вниз и побежал по узкому коридору в каюту. Там стояла невыносимая жара и едкий запах краски, покрывавшей перегородку, уже начавшую гореть. Добежав до двери, за которой рабыня дарила его своей любовью, он стал колотить в нее со всей силы, выкрикивая ее имя.

Дверь открылась, и задыхающаяся Наис, плача, бросилась в его объятия. Потрясенный, он обнял ее со слезами на глазах. Чтобы выполнить его приказание и дождаться его прихода, она закрылась в каюте, несмотря на пожар и начавшееся извержение вулкана, хорошо зная, что у нее нет никого на свете, кроме этого временного хозяина, которого случай свел с ней на ее злосчастной дороге, и предпочла смерть одиночеству, которое ожидало ее в том хаосе, что царил повсюду, в том мире, который представлял для нее опасность, даже когда вулканы молчали. Он поцеловал ее в губы, она с горячностью ответила на его поцелуй, и он подумал, что, несмотря на пожар и необходимость бежать, можно было бы бросить ее на кровать и тут же овладеть ею, испытывая необычайной силы эмоции, сопутствующие непривычному соитию.

Но здравый смысл в нем возобладал, и он потащил ее за руку тем же путем, каким добрался до нее. Уже с палубы, которую окутывали клубы дыма, он увидел, как группа, возглавляемая Суллой, направляется к красивой триреме, зафрахтованной Палфурнием, команда которой, как и экипаж, руководимый судовым приказчиком, не переставая обливала морской водой судовые постройки, используя для этого ручную помпу, с которой управлялись шесть человек.

Палфурния, шедшего рядом с Суллой, узнал лоцман, командовавший на борту, группа поднялась по мосткам с причала на борт. Спор лежал на носилках, к которым его привязал Сулла, перед тем как покинуть подвал дома Палфурния. Повязка на голове означала, что человек тяжело ранен во время огненного дождя; все это было сделано для того, чтобы его не узнали и чтобы он не мог открыть рот.

Сулла сразу спросил у лоцмана, сколько у него в распоряжении гребцов. Тот ответил, что достаточно, чтобы продвигаться на средней скорости, с обычными перерывами, во время которых можно восстановить силы, но что при штормящем море и встречном ветре выход из порта может быть очень трудным и что «у всех на борту похудеют яйца».