Геннадий Семар - Океан. Выпуск шестой

Выслушав полковника, Муржеску пришел в такой восторг, что Каульбарсу пришлось его успокаивать, чтобы не услышали во дворе и на улице.

Майор пояснил, что по международным морским законам погибшее судно становится собственностью того, кто его поднимет, но прежде нужно, чтобы сам владелец официально объявил свое судно погибшим. Несомненно, что хозяин так и поступит, желая получить страховку или содрать стоимость парохода с османов. Только надо обязательно сохранить чертежи судна.

Полковник вздохнул:

— Вся беда-то в том, майор, что никаких судовых документов не нашли. Экипаж их или уничтожил, или взял с собой.

— Но схэму, схэму, нарысовалы?

— Господи, какая там схема, — отмахнулся Каульбарс. — Трое неграмотных казаков бегали по пароходу и крутили все, что крутилось. Да если бы быстро не затопили, монитор успел бы попасть в корпус судна.

Муржеску схватился за голову:

— Как же паднымэм… Нэ знаэм, шо и гдэ открыто. Кингстоны, клапаны.

Полковник ответил:

— Авось с божьей помощью как-нибудь поднимем. Как потопили, так и поднимем.

Майор с Лопатиным тотчас отправились на судно.

«Аннета» сидела на грунте с небольшим креном на левый борт. Ее палуба почти на фут возвышалась над водой. На судне был выставлен караул. А чтобы турки не добили пароход, донцы прикрыли его двумя баржами.

Весь следующий день майор и матрос лазали по пароходу, пытаясь хоть приблизительно восстановить схему забортных отверстий, расположения машин, механизмов и устройств. Посиневший от озноба, стуча зубами, Лопатин, рискуя захлебнуться, плавал внутри судна под палубой, нырял, ощупывая механизмы, и считал шпангоуты. Потом дегтем, за неимением краски, проставил на палубе номера шпангоутов по русской системе от носа к корме. А после, чуть отогревшись, допрашивал трех казаков, выясняя, где и какие «крантики» они отворачивали. Донцы чесали затылки, багровели, напрягая память, но толком ничего объяснить не могли. Лопатин же не унимался. Майор невольно удивлялся настойчивости матроса и умению его расспрашивать.

— Постой, казак, постой, ты же не перед околоточным после драки в шинке: не знаю, не помню, не видел. О деле говорим. Пароход-то затопили для того, чтобы поднять потом. Начнем снова. Где ты сначала спустился вниз?

— Вот по энтой лесенке.

— Спускался, конечно, мордой к трапу и задом наружу?

— А как ино?

— Вот как раз иначе было и правильно. Ну ладно. Спустился. Куда повернулся? Ну, покажи-покажи. Та-ак. И что увидел?

— Большой железный, чи медный барабан, чи ящик, а под ним блестящее, что золотое, колесико. Повернул — вода потекла.

Лопатин лег на палубу, вглядываясь в мутную воду, потом крикнул майору:

— Ваш-скородь, этот казак здесь открыл сливной клапан охлаждающей воды главного конденсатора!

И так до самого вечера. Осоловевшие казаки проклинали этого остроносого и дотошного матроса и своего годка, которого черт дернул первым сунуться внутрь парохода и открыть какой-то проклятый «крантик». Но матроса слушает румынский майор, и пришли они из штаба дивизии. Вот угораздило!

Когда стемнело, Муржеску пришел к полковнику измотанный, но в приподнятом настроении, со схемой в руках и заявил, что если, ныряя, удастся закрыть все забортные отверстия, то поднять судно можно будет за сутки, а за двое-трое суток опытная машинная команда сумеет ввести пароход в строй. Во время форсирования Дуная «Аннета» может оказать неоценимую помощь. Этот сильный пароход с баржами на буксире сумеет за один раз перевезти целый полк.

Вернувшись в свой отряд, доложив лейтенанту о своей поездке, матрос Лопатин вечером у костра нарочито громко, чтобы слышал Никонов, пославший матроса в командировку вроде как в наказание, безбожно хвастался, как на обратном пути они с их румынским высокоблагородием господином майором не пропустили ни одного трактира и ресторана, даже в Плоешти, куда Муржеску заезжал на Главную квартиру, и в Бухаресте, где поезд стоял несколько часов.

Разбудил Никонова голос часового:

— Ваш-скородь, а ваш-скородь.

— Чего тебе?

— Так что дозвольте доложить, с Мачинского рукава идет этот черт железный… Как его? Ну, который «Под милостью божьей»…

— А, «Люфти-Джелиль».

— Так точно. Пока видать только стеньги его мачт.

— Проследи за маскировкой и чтоб никто на берегу открыто не торчал. Еще сдуру пальнет, снарядов у него до черта.

— Есть, ваш-скородь.

Голый по пояс, закатав брюки выше колен, Никонов спустился к воде, умылся, постоял, растираясь полотенцем, щурясь от солнечных бликов, вернулся в палатку, натянул сапоги, оделся.

— Ваш-скородь, сегодня не один, с ним еще два корабля, — доложил часовой.

Никонов вскинул бинокль.

— Правильно, его сопровождает малый монитор и канонерская лодка. Будет дело.

Трехмачтовый, двухбашенный, вдавленный в воду тяжестью своих пушек и брони, броненосец двигался медленно, грозно. Со стороны Браилова донесся грохот. Возле броненосца взлетели столбы воды. Жители городка, схватив детишек и узлы с пожитками, бежали за город. Броненосец обычно, обстреляв русские позиции, выпускал по городу десяток-другой снарядов.

Броненосец двигался без выстрелов, как воплощение несокрушимости, и это было страшнее, чем если бы он стрелял. Русские батареи перешли на беглый огонь, вода кипела вокруг корабля. А он молчал, надвигался и только его броневые башни угрожающе поворачивались.

— Боже, — вздохнул часовой. — Ну и силища! Чем его взять?

— Не скули! — прикрикнул лейтенант… И вдруг даже вздрогнул от внезапно пришедшего решения: — Сами, своими руками, буксируемой миной возьмем!

Неуверенно зревшая мысль об атаке большого корабля одним пловцом с миной вдруг обрела ясную форму. Чуть в стороне стоял Трофеич, смотрел на корабли, и по тому, как вздрагивала его седая острая борода, было похоже, что он шептал молитвы. Матросы выскочили из шалашей и смотрели на происходящее.

Воздух содрогнулся от грохота батарей. Часто борт корабля закрывала вспышка и облако дыма. Это снаряд попадал в броню.

— Как сырым яйцом о камень, — вздохнул часовой.

— Не ной! — снова прикрикнул на него лейтенант, размышляя о том, что броня только до ватерлинии, а ниже — днище не бронированное, нужно рассчитать уменьшенный заряд мины, буксируемой пловцом, но чтобы он пробил подводную часть броненосца.

Огонь наших батарей становился все реже и реже. Комендоры, поняв бессмысленность стрельбы, решили прекратить ее, снарядов было мало, и нечего их зря расходовать. А броненосец приближался, видимо намереваясь расстрелять русские позиции и город с близкой дистанции. Вот еще один раз ударила пушка, за ней охнула мортира, пустив в небо, как опытный курильщик, кольцо дыма. В наступившей тишине было слышно, как шестидюймовый мортирный снаряд, натужно гудя, взбирался по восходящей ветви траектории, а потом, истратив свою инерцию, устремился вниз.