Геннадий Семар - Океан. Выпуск шестой

Никонов велел развести костер. Спешить пока было некуда и можно поближе познакомиться с новичками. Выбравшийся на берег болгарин, Йордан Вылчев, растянув на палках перед огнем мокрую одежду, от которой валил пар, рассказал, что с детства был отдан в услужение к богатому осману и там научился турецкому языку.

— А русскому кто тебя научил? — спросил лейтенант.

— У того османа была слугарка баба Айше, рускиня, девойкой попала к осману. Рускато имя. А… Анастаси. Потом аз… я плавал на Дунава, встречал матроси-руснаки… Я и австрийски език знаю… ну, немски, на австрийски пароход служил. А потом в Кишново…

— Когда в Кишиневе оказался?

— Как руски цар Александр прогласявам мобилизация. Я узнал о Болгарскато ополчение в Кишново и быстро пошел туда. У граница тихо мимо румински доробанец… потом переплувах Прут…

— Переплыл Прут в ноябре?

— Плот сделал ношу. И нашел ваш граничара. Он пришел меня к ваши офицера. Тот говорил, что не можно пускать в Кишново болгар безо бумаги… пору… поручителства руски консул. Сказал: иди назад, домой. Руски граничар пришел меня на берег, оттолкнул плот и показал мала-мала дорожка на Кишново.

Далее наперебой в разговор встряли остальные четверо: Найден Ленков, Любен Канчев, Димо Цветков, Тодор Глогов, судьбы которых были схожи с судьбой Вылчева — один был в чёте, разгромили, бежал в Румынию, другой подрался дома с полицейским и бежал в Бессарабию… Сейчас они рассказали, как двоим удалось попасть на Армянское подворье в Кишиневе, куда стекались болгарские добровольцы, жили там впроголодь и ждали высочайшего решения о Болгарском ополчении с момента объявления мобилизации в ноябре 1876 года по 5 апреля 1877 года, когда царь утвердил ополчение. А Вылчева, Ленкова и Канчева не приняли, ибо у них не только поручительств, но и вообще никаких документов не было. Жили в Кишиневе, пробавляясь случайными заработками.

И когда одетое в форму ополчение стало грузиться в вагоны, болгары, ранее не принятые, самовольно запрыгивали в вагоны.

— Господи, — вздохнул Лопатин. — Ну какой же консул, наш или болгарский барин, даст поручительство бездомному бродяге, батраку?

Глядя в костер, Ленков с огорчением вздохнул:

— Почему руски цар нам не верит? Наши отеци и майки, прадядо и прабаба говорили, что свободу нам даст только Дед Иван — Русия…

Никонов задумался. Еще раньше из разговоров и газетных статей Ивана Аксакова и других авторов знал, как тяжело создавалось Болгарское ополчение, и это только что подтвердил Столетов… И лейтенант сказал:

— Ну, к этому делу, братушки, приложили руку и ваши именитые соотечественники. Глава партии «старых» Георгиев, митрополит Панарет из Румынии, Болгарское настоятельство из Одессы писали государю прошения не создавать из болгар отдельных воинских частей, ибо большинство имеют бунтарские намерения, мечтают не только о независимости Болгарии, но и народовластии… — Никонов отмахнулся: — Ладно, теперь будем воевать вместе. — Опять задумался, припоминая что-то, и с усмешкой признался: — Я вот, зная, что войны с Турцией не миновать и на море нам будет трудно, отпросился из экипажа и плавал на Черном море, чтоб изучить будущий театр военных действий. Потом с этими каучуковыми костюмами отправился сюда, на Дунай, который совсем-совсем не знаю. Мне бы прежде на нем поплавать… Но — век живи, век учись.

Свой отряд лейтенант Никонов разместил в роще на берегу речушки, впадающей в Дунай. Матросы жили в палатках и шалашах. Несколько рыбацких лодок, барка и два шестивесельных яла были надежно укрыты от шторма и чужого взора. В старом сетевом сарае была мастерская, где заклеивали плавательные костюмы, мыли их, изготовляли необходимые для разведки приспособления. Затем большим авралом, за день, срубили баньку. Никонов клял себя за то, что не додумался до этого раньше, — тогда не пришлось бы двоих матросов отправлять в лазарет, а трое не могли плавать из-за чирьев. Каучук — коварная штука. Тело в костюме не дышало, потело — вот и пошли кожные заболевания. Сейчас каждый, вернувшись из разведки, обязательно мылся в бане и стирал нательное белье, на которое был надет костюм. Болгары, румыны и греки, поначалу с опаской и усмешкой наблюдавшие, как русские Иваны, поддав на раскаленные камни кипятку, голые, красные, в клубах пара охали на полке и истязали себя пучками березовых или дубовых веток, тоже стали привыкать к этой забаве. Костюмы тщательно мыли теплой водой с мылом.

В общем, бытовых, хозяйственных забот у Никонова оказалось куда больше, чем если бы он служил офицером на военном или коммерческом судне. Хорошо, что подобрал себе толкового боцмана, унтер-офицера Хлудова. Но и сам лейтенант выматывался изрядно.

О разведке-то он имел раньше самое приблизительное представление.

Первые вылазки на правый берег показали, что все, даже матросы, не умеют ориентироваться на местности ночью. Ширина Дуная верста-полторы, скорость три-четыре версты в час. Пока разведчик плывет через реку, течением его снесет черт знает куда. Возвратившись, докладывает, что видел аванпост, запасной ложемент, батарею, а нанести точно расположение на карту Никонова не может. Какая же цена такой разведке?

Хорошо, если днем удавалось с левого берега найти на том берегу заметный ориентир, обозначенный на карте (отдельное строение, овраг, холм, роща), и заранее рассчитать, чтоб разведчика вынесло течением приблизительно в то место. Но ночью легко ошибиться…

Вот и пришлось Никонову проводить занятия, учить людей, как определять свое местоположение по ориентирам, звездам, луне и разожженным на берегу кострам. Чтоб их не спутали с бивачными огнями или освещенными окнами, у каждого костра сидел человек и время от времени бросал в него щепотки пороха. Для разведчиков были изготовлены тонкие деревянные дощечки, покрытые воском или салом, визирные линейки и остро заточенные палочки, заменяющие карандаши. В распоряжении Никонова был один корабельный и три шлюпочных компаса, которыми пловцы пользоваться не могли, удалось достать четыре полевых армейских. Вот и все навигационно-разведывательное хозяйство пловцов-разведчиков.

Занятия были длительными и трудными. Нарисовав на доске мелом схему, Никонов произносил несколько фраз и ждал, когда закончится говор, — это разведчики, кто как мог, переводили друг другу сказанное учителем… Но все хотели воевать, старались побыстрее усвоить и, в общем-то, оказались довольно смышлеными ребятами.

За две-три недели в отряде образовался общий язык из смеси русских, болгарских, румынских, греческих и украинских слов, нечто вроде жаргона жителей приграничных селений Украины и Молдавии, прозванный в Одессе «суржиком».