Геннадий Семар - Океан. Выпуск шестой

— Будьте добры, мы опоздали на пароход…

— О, рашен! — совсем другим тоном заговорил американец, открывая заднюю дверцу. — Тэйк э сит, рашен! [6] Тэйк э сит, рашен! (англ.) — Садитесь, русские!

— Слава богу, кажется, отмучались, — проворчал Илья, когда они с Васей втиснулись в тесный автомобильчик. — Теминел файв [7] Теминел файв (англ.) — пятый причал. , — сказал он американцу.

— Теминел файв? О’кей!

Автомобиль помчался по уже знакомому им шоссе. В свете фар выбегали навстречу из темноты белые кроны яблонь, по стеклу и крыше били тугие струи дождя. Американец весело мурлыкал песенку. Раза два он отворачивался от руля и обращался к ним, но Илья молчал. Наверное, на душе у него было не лучше, чем у Васи.

Автомобиль свернул влево, потом вправо, колеса запрыгали по железнодорожному переезду, а впереди замелькали синие рейдовые огни — это у причалов стояли суда. На той стороне Колумбии, на верфях, вспыхивали огоньки электросварки. По мокрым доскам причала прохаживались матросы «Кост-Гард» — береговой обороны — в плащах, с автоматами.

«Зея» с набитыми трюмами осела так, что ботдек был на уровне причала. У трапа вместе с вахтенным матросом стоял Понуренко в блестящем плаще и фуражке в прозрачном непромокаемом чехле.

— Ждут нас, голубчики, — с наигранной веселостью сказал Илья, вылезая из машины. — Ну, придумывай, как изворачиваться.

— А как? — уныло пробормотал Вася. — Спасибо вам, товарищ… простите, сэр, — кивнул он американцу.

— То-ва-рис. О’кей! — Американец потряс в воздухе сжатыми руками. Фыркнул мотор, автомобиль развернулся на причале и умчался. От Колумбии тянуло гнилью.

— Проходите, не стесняйтесь! — пригласил их вахтенный помощник. — О, бедняжки мушкетеры, да вы совсем не в форме! — Он даже присвистнул, когда Вася поравнялся с ним, спускаясь по трапу.

— Боцман вернулся? — спросил Вася.

— Так точно! — Понуренко обратился к вахтенному. — Стрекачев, скажите боцману, что вернулись его антихристы. А вы ступайте в каюту. Завтра с утра будете держать ответ перед всем судном!

Был десятый час вечера, когда, прибравшись на камбузе, Аня пришла к себе в каюту, где жила с дневальной Наташей Русковой. На судно Наташа пришла в небольшом порту Аян, на побережье Охотского моря: «Зея» брала там икру и соленую кету. Попросилась Наташа работать матросом. Боцман оглядел девчонку с ног до головы — хрупкая, угловатая, совсем подросток — и махнул было рукой: куда такую!

— Иди-ка лучше к папке с мамкой, по хозяйству им помоги, — посоветовал он.

— Нет у меня папы, — всхлипнула Наташа. — Убили на фронте, с самого начала войны. А мама… замуж вышла.

Боцман в сердцах крякнул.

— Что с тобой делать, ума не приложу!

— Возьмите, дяденька, — жалобно попросила Наташа. — Я что хотите буду делать.

В конце концов боцман пошел с ней к капитану. Наташу приняли уборщицей, потом перевели в дневальные, обслуживать столовую команды.

Сейчас, когда Аня вошла в каюту, Наташа, забравшись на свою верхнюю койку, старалась со словарем перевести подписи под картинками в американском журнале.

— Продвигается учеба? — спросила Аня, сбрасывая туфли с натруженных за день ног.

— Ничего не получается. Слова подставляешь, а они без всякого смысла.

— Брось ты не свое дело. Этим в школе надо заниматься.

— А вот и выучусь! Если хочешь знать, сегодня мы с Биллом уже разговаривали. Он мне: «Ю прити гёл» [8] Ю прити гёл (англ.) — ты красивая девушка. , а я ему: «Ю вери кайнд мен» [9] Ю вери кайнд мен (англ.) — вы очень добрый человек. .

— Гляди-ка! — удивилась Аня. — Ну, догоняй, догоняй своего профессора, авось он тебя и приметит.

— Ох, счастливая ты, Анька! Любит тебя Павлик?

— А то нет! — Аня засмеялась. — Парней надо в руки брать. Возьмись-ка за своего интеллигентика — и никуда он не денется. Они же глупые, не понимают, где их счастье. Так и будут шарахаться, пока их не приберешь. Думаешь, стыдно? Ничего подобного. Если любишь, то и стыдного нет. Между прочим, опоздал твой Илья из увольнения, да и Василек с ним. Боцман один пришел. Достанется им теперь на орехи. Ты больше не читаешь? А то я устала… — Аня сладко зевнула, выключила свет и, забравшись под одеяло, почти тотчас уснула. А Наташа лежала в темноте с раскрытыми глазами и не могла уже думать ни о чем, кроме как об Илье. Где он теперь? Вдруг с ним что-нибудь случилось? Могли ведь попасть в любую неприятность и даже в драку. У американских моряков не заржавеет — напьются и пристают к каждому, лишь бы кулаки почесать. Наташа сама видела в Портленде, как трое подвыпивших матросов задели на улице индуса. Он пытался им что-то сказать, но уже через несколько секунд оказался на тротуаре…

«А Илья совсем не богатырь, и от Васи не много прока. Этот боцман — оставил их и прибежал жаловаться. Эх, если бы Илья знал, что на судне есть люди, которые относятся к нему совсем-совсем по-другому»… Наташа на мгновение представила себе, как она сказала бы Илье эти слова и прижала бы его голову к своей груди, и ей стало жарко. Дотянувшись до иллюминатора, она открутила барашки. В каюту потянуло сыростью, послышался плеск реки и монотонный шум дождя. Стало слышно, как по причалу мерно ходит часовой, а у трапа с кем-то разговаривает вахтенный матрос. Правда, слов не было слышно — каюта Наташи и Ани была метрах в двадцати от трапа.

«Тяжело ему одному, — снова стала думать Наташа. — И почему он ни с кем, кроме Васи, не подружится?» Она хорошо себе представляла, как это нелегко — быть одной, без любящих тебя людей. Когда погиб отец, мама привела в дом дядьку Егора с рыбокомбината. В доме стало холодно и неприютно, как в заброшенном сарае. И не с кем было слова сказать, поделиться горем. Только ночью Наташа плакала в подушку о счастливом довоенном времени, когда был отец и мама как будто любила его, и оба они любили Наташу. «Господи, хоть бы ничего с ними не случилось!» — думала Наташа об Илье с Васей, прижимаясь мокрым лицом к наволочке. Уже сквозь сон она услышала фырканье мотора и проснулась. Около трапа громко разговаривали. «Вернулись!» Стараясь не шуметь, Наташа спрыгнула с койки, быстро оделась и вышла из каюты. В коридоре мимо нее, сутулясь, прошел долговязый Вася, за ним, прихрамывая, тащился Илья.

— Илья! — тихо окликнула Наташа.

Он остановился, нетерпеливо спросил:

— Ну?

— Тебя ругали? Ты не бойся, ничего не будет…

— А ну их к аллаху!

— Мы тут все так беспокоились… Ты кушать не хочешь?

Илья взглянул на ручные часы.

— Одиннадцати еще нет. Слушай, если хочешь, приходи в каюту, все расскажу. И закусить что-нибудь придумай.

— Завтра рано вставать, — неуверенно сказала Наташа.