Геннадий Семар - Океан. Выпуск шестой

И хотя Вася до сих пор не слышал от капитана ни одного сердитого слова в свой адрес, он испытывал перед ним сильнейшую робость. Теперь этот всесильный человек сидел за столиком в своей просторной каюте и слушал Илью, объяснявшего причину их прогула. Стармех и боцман были тут же.

— Так, — произнес капитан, когда Илья закончил. — Значит, Кравцов, по-вашему рассуждая, ничего особенного не произошло. Выпили мальчики по чарке, повеселились, немного запоздали, но, в общем, оба на судне и незачем поднимать шум. Так я вас понял?

— Почему? — Илья пожал плечами. — Вообще-то я признаю: мы нарушили, так сказать, дисциплину… Но, товарищ капитан, если рассуждать не по уставу и параграфу, а по совести, то ведь действительно ничего не случилось. Правда, мы заставили немного поволноваться нашего руководителя. — Илья кивнул боцману: — Я перед вами еще раз извиняюсь, Анатолий Степанович, но что еще можно нам, так сказать, инкриминировать?

— Ишь ты как славно: «инкри-ми-нировать»! — Капитан прошелся по каюте. — А у вас, Леонид Петрович, нет вопросов?

Стармех наклонил голову.

— Война еще не закончена. Сегодня каждый из нас — на фронте он или в тылу — прежде всего солдат Родины! А ты вел себя, как подгулявший купчик. И ты, Березин, тоже. — Обратился стармех к Васе. — Стыдно! Стыдно или нет? — переспросил он, уставившись на Васю.

Вася с трудом разжал челюсти:

— Да.

Все остальное он воспринимал как в тумане. Он почти не слышал, что говорили ему, что отвечал он сам, лицо его и все тело горело, как в лихорадке, холодный пот струился под рубашкой. Никогда, никогда еще в жизни ему не было так тяжело и совестно. Пусть бы лучше били, но только не это.

Заметив его состояние, капитан и стармех переглянулись.

— Наверное, все ясно, — сказал капитан. — Юнге придется на первый раз вынести выговор, а вам, Кравцов, как старшему, да плюс за пьянство в каюте — пять суток карцера. Время военное. Можете идти. Боцман, останьтесь.

Когда Илья и Вася вышли, капитан сказал:

— Мальчишка-то как будто неплохой, а, боцман?

— Молодой еще, — сказал боцман. — Так бы он не дал себя свернуть с дороги. Душа в нем рабочая.

— «Рабочая… рабочая»! — проворчал капитан. — Воспитывать их надо, а мы говорить научились слишком много. И они у нас перенимают. Вот что, боцман, завтра, с выходом в рейс, поместите Кравцова в карцер, освободите для этого какую-нибудь кладовую. Пусть там подумает на досуге. А придем во Владивосток — надо перевести его в каботаж. Пусть ума наберется, при его образовании это не повредит. Вам за всю эту историю я объявляю выговор. Ясно?

— Есть! — повернувшись по-военному, боцман вышел из каюты.

На следующий день перед обедом «Зея» уходила из Ванкувера. Было пасмурно и тихо, на причале, провожая пароход, стояли докеры, и толстяк Билл махал над головой полотняной кепкой:

— Кам бэк [10] Кам бэк (англ.) — возвращайся. , Васиа!

— До свиданья, Билл! — крикнул Вася в ответ. Ему было очень весело, хотелось пробежаться по палубе, заставленной упакованными «студебеккерами», подняться на руках по вантине или, на худой конец, шлепнуть обрезком манилы по широкой спине Сереги Петькина, который в эту минуту обтягивал талрепами стальные тросы, крепящие груз к палубе, успевая на ходу корчить рожи выглянувшей в иллюминатор камбуза Ане Кириченко.

Этот Серега с его кривыми ногами и широким толстогубым лицом был неповоротлив, как тюлень, и валять с ним дурака было одно удовольствие. Вася принялся распускать конец на пряди. Боцман велел ему приготовить материал для плетения груши. Вася работал, искоса поглядывая на удаляющийся причал, а сам уже думал о том, как придет во Владивосток и получит деньги за весь рейс сразу и вышлет маме перевод и письмо о своем путешествии, а может быть, удастся отпроситься на неделю в отпуск, и тогда он привезет свои подарки и все узнает про батю.

На мостике руководил лоцман, слонового сложения человек, в черном, надвинутом на лоб берете с кокардой. Окинув взглядом реку, лоцман вошел в рулевую рубку и скомандовал:

— Слоу спид э хед [11] Слоу спид э хед (англ.) — малый вперед. .

Вахтенный штурман привычно двинул начищенный рычаг машинного телеграфа вперед-назад и поставил его на надпись «Малый вперед». За кормой желто вспенилась вода. Подрагивая от вибрации, «Зея» развернулась и побежала по течению Колумбии мимо бесконечных причалов, доков, верфей. Слева и справа потянулись гористые, покрытые густым хвойным лесом берега. Вдоль реки по шоссе в обе стороны мчались изящные лакированные машины. На склонах прилепились загородные коттеджи — словно игрушечные, с красными крышами, голубыми оградками и гаражами.

Стоявший на крыле рядом с лоцманом капитан кивнул на берег, обращаясь к штурману:

— Нравится?

Тот пожал плечами:

— Еще бы! Порохом здесь сто лет не пахло. Можно раскрашивать.

— Да-а… А у нас что десятилетие, то война… Что верно, то верно, и все-таки здесь деловой народ живет, скажу я вам.

«Зея» разошлась с большим английским транспортом, поднимавшимся вверх по реке. Слева и справа потянулись лесистые горы штата Орегон. Когда-то на берегах Колумбии, глубокой и светлой реки, жили ее хозяева — многочисленные и сильные племена индейцев. Бронзово-желтые охотники бороздили ее воды на своих быстрых каноэ, добывали рыбу, в лесах били зверя. Так было веками, пока не пришли белые люди… Теперь об индейцах напоминают только раскрашенные тотемы, оставшиеся кое-где на полях, среди скал да в музеях.

От Ванкувера до устья Колумбии шли почти три вахты. Ночью «Зея» стала на рейде небольшого порта Астории, бывшей колонии финских переселенцев, и, высадив первого лоцмана, взяли на борт второго, морского. Этого американца высадили на катер, когда прошли бар. «Зея» легла на курс, развернувшись бортом к ветру. Сразу же в скулу парохода ударила тугая волна, на кормовой палубе в темноте что-то упало, покатилось, застучало. В кают-компании с треском разбился оставленный буфетчицей незакрепленным графин; соленые брызги ворвались в неплотно прикрытый иллюминатор — океан проводил проверку готовности судна к далекому плаванию.

Илья проснулся с головной болью и тяжестью во всем теле. Пароход валяло с борта на борт, за переборкой пулеметными очередями грохотал штуртрос, должно быть, рулевой с трудом удерживал судно на курсе. Васина койка была аккуратно заправлена. «Черт с вами, работайте», — подумал Илья и протянул руку к тумбочке за сигаретами. Сладкий дым немного ослабил тупую боль в затылке.

На гвоздике покачивались его часы. Было половина двенадцатого — скоро обед. Интересно, осталось там что-нибудь в поясе? Он сел на койке, опустив на палубу худые волосатые ноги, и дотянулся до рундука. Пояс был на месте. В большом его кармане приятно булькало. Вставив в рот трубочку, Илья открыл краник. Виски горячей струйкой полились на сухой язык. Он зашвырнул пояс в рундук и снова растянулся на койке. «Подумаешь, карцером испугали! Ну, отсидел, и что? — возразил он про себя невидимому собеседнику. — За границу не пустите? Ну и аллах с вами. После войны закончу университет, будет у меня и заграница, и все, что захочу. И кое-кто из вас будет ко мне за двести метров по-пластунски подползать!» Илья усмехнулся, представив, как один за другим ползут к нему капитан, стармех, боцман… Впрочем, боцмана не надо. Ползут, чтобы вскочить перед ним, вытянуться и отрапортовать… О чем? Да не все ли равно?