Дмитрий Семакин - Сага о мятеже на «Баунти» и об острове Питкэрн. Том I

14 июня, воскресенье. В час ночи баркас снимается с якоря и продолжает путь. Вскоре окрестная тишина оглашается двумя пушечными выстрелами, к неописуемой радости обессилевшей команды. В темноте постепенно проступают очертания европейских парусников. Люди из последних сил снова гребут. Перед рассветом, уже в акватории порта, баркас еще раз встает на якорь, и экипаж получает по дополнительной порции еды.

Из обрывков ткани Блай мастерит гюйс и, не желая входить в порт без официальных церемоний, вывешивает его на вантах. Встает солнце.

Через некоторое время баркас замечает один из голландских солдат. Он окликает странный экипаж странной лодки и жестами приглашает приблизиться. Лоялисты гребут. Не проходит и нескольких минут, как суденышко пристает к причалу. Вокруг — любопытная толпа местных жителей и голландских поселенцев. Люди Блая не без посторонней помощи выбираются из баркаса. Некоторых поднимают на руках.

Так на 47-е сутки после мятежа на «Баунти» лоялисты добираются до цивилизованного европейского поселения.

Героический переход закончен. Купанг!

Встреча лоялистов Блая с официальными властями Купанга.

Вид спасшихся с «Баунти» являл жуткое зрелище. Блай: «…Наши тела представляли собой кожу и кости, наши конечности были покрыты язвами, и одеты мы были в тряпье. В таком состоянии, со слезами радости и благодарности, текущими по нашим щекам, мы предстали перед жителями Тимора, разглядывавшими нас со смешанными чувствами ужаса, удивления и жалости…».

Среди зевак оказывается матрос-англичанин с одного из голландских кораблей. Он проводит Блая к своему командиру, которого считают вторым человеком в городе после губернатора. Капитан Спайкерман встречает несчастных с исключительным радушием и милосердием, предоставляет им приют в своем собственном доме, кормит завтраком, дарит одежду. Всех осматривает местный врач.

Вскоре гостеприимному Спайкерману, к его величайшему изумлению, вдруг докладывают, что в его дом перебрались не все пострадавшие. Оказывается, Блай приказал остаться на причале Фрайеру — «сторожить» баркас. Вместе со штурманом находится и личный слуга капитана «Баунти», Джон Смит. Фрайер пишет: «…этот бедняга был рад идти с остальными, но я сказал ему, что в лодке несколько вещей, принадлежащих капитану Блаю, и что ему бы лучше остаться и присмотреть за ними…».

Один из голландских солдат, бегло говорящий по-английски, угощает страдальцев чаем и печеньями, и приглашает их к себе домой. «…Доброта этого человека вызвала у меня слезу…», вспоминает Фрайер, но он не может без приказа покинуть свой пост.

Тем временем Спайкерман распоряжается, чтобы этих двоих немедленно доставили в его дом, накормили и напоили чаем. Перед тем, как выйти на берег, Джон Фрайер совершает удивительный и красноречивый поступок. Сначала он тщательно бреется сам, а затем сбривает густую черную бороду Смиту, который настолько ослабел, что не мог удержать в руке бритву. Позже штурман не без злорадства признается, что привел себя в порядок, как подобает истинному джентльмену и офицеру, в пику своему командиру. Очевидно, внешний вид Блая тогда был совсем плох. Все те полчаса, что Фрайер ухаживал за своим лицом, он мысленно «…посылал к дьяволу моего доброго друга капитана Блая…».

…К одиннадцати часам Блая доставляют в резиденцию губернатора Тимора, господина Уильяма Адриана Ван Эсте. Вельможа смертельно болен и слаб, но он ненадолго принимает капитана англичан, восхищается их мужеством и обещает всяческое содействие. По его приказу некто Тимотеус Ванжон, тесть умирающего губернатора и его заместитель, распоряжается выделить людям с «Баунти» отдельный дом — единственный незаселенный в Купанге — и слуг.

Уже к полудню команда баркаса переселяется от Спайкермана на новое место. Это небольшая европейского вида двухкомнатная хижина с чердаком и сараем во внутреннем дворике. Блай подробно описывает, как он распределил людей: одну комнату он предназначил штурману, доктору, ботанику и канониру, вторую — себе, чердак — остальным офицерам, и сарай — матросам.

Подают обильный обед, и экипаж буквально бросается к еде. Однако здоровье многих настолько ослаблено, что они просто физически не могут есть. Фрайер вспоминает, что некоторое время он сидел за столом и бессильно плакал. Блай трапезничает отдельно, вместе с Ванжоном, но и ему почему-то кусок не лезет в горло. Извинившись, бывший капитан «Баунти» встает из-за стола и уединяется в своей комнате. Только здесь, наедине с самим собой, он дает волю своим чувствам.

Он еще раз осознает, что экспедиция за хлебным деревом провалена. Задание не выполнено. Корабль Его Величества потерян. С другой стороны Блай благодарит бога за чудесное спасение восемнадцати душ. Сетует на недостойное поведение некоторых членов экипажа и «капризы невежественных людей». Не без гордости отмечает, что, благодаря жесточайшей экономии, на баркасе осталось еды еще на 11 дней, и, что, если бы им не удалось найти Купанг, они бы смогли дойти до Явы.

Он все сделал правильно. И все же…

Плакал ли он тогда, оставшись, наконец, один, этот «железный человек», смертельно уставший и ослабевший 34-летний мужчина?

…В начале мая «Баунти», словно привыкая к новым условиям на борту, под устойчивым северным ветром движется на юг и доходит до прохладных тридцатых широт. Мятежный экипаж долго приспосабливается управлять кораблем в меньшем составе, и захваченное судно покоряется не сразу.

9 мая ветер наконец-то меняется на западный, и «Баунти» поворачивает на восток, держа курс на Тубуаи.

По пути туда Кристиан, дабы, с одной стороны, еще больше объединить и дисциплинировать свою пеструю команду, а, с другой, произвести неизгладимое первое впечатление на тубуайцев, распорядился сделать нечто совсем по тем временам необычное. Он приказал пошить всему экипажу единую униформу. Для этого порезали и раскроили старую парусину, и под руководством портного Уильяма Маспрэтта все без исключения мятежники соорудили себе одинаковые костюмы.

В те времена у простых матросов Королевского Британского Военного Флота, в отличие от офицеров и гардемаринов, никакого официального обмундирования не существовало. Моряки ходили в чем придется, зачастую босыми и в лохмотьях. Так что инициативу мятежников с «Баунти» можно считать прогрессивной, почти революционной.

Моррисон не вдается в подробности, но мы можем представить себе, что это была за одежда. Скорее всего, комплект состоял из грубой рубахи и широких штанов, и больше, наверное, походил на арестантскую робу. Однако теперь разношерстный экипаж мятежной «Баунти» по-настоящему выглядел как единая команда: две дюжины мужчин, облаченных в одинаковую форму.