Михаил Божаткин - Взрыв в бухте Тихой

Командир отделения старшина первой статьи Голованов начал его обучать специальности электрика-связиста. И тут Лукьяненко оказался, как говорят, на высоте. Послал его однажды старшина на линию найти и устранить повреждение. Ходил Лукьяненко долго, а когда прибыл обратно, доложил:

— Везде все в порядке, но связь не работает!..

— Ну что же сделаешь? Старшина пошел сам на линию да и Лукьяненко с собой прихватил для практики. Пришли они к контрольному столбу. Старшина влез на него, проверяет линию и одновременно разъясняет:

— Смотрите, говорит, я даю изоляцию, а затем включаюсь в сторону станции. Теперь звоните и вызывайте.

Лукьяненко добросовестно все проделал: покрутил ручку, поговорил с телефонистом.

— Значит, здесь все в порядке, повреждение в другом направлении, — сказал старшина и стал провода сращивать, а проводнички от телефонного аппарата в рот взял, чтобы они на землю не упали.

Лукьяненко сидел-сидел да и крутнул ручку телефона. Голованов так и замер на столбе: провода-то у него во рту, ток от индикатора через язык пошел. И крикнуть он не может, и провода выбросить сил нет: челюсти словно судорогой свело. Старшина потом целую неделю горячего не мог в рот взять…

Гридасов слушал, иногда вставлял поощрительное «да?» и в то же время думал о своем. Он несколько раз улыбнулся, наблюдая, как мичман безуспешно подавал знаки Медведеву, чтобы тот замолчал; увлеченный рассказом старшина ничего не замечал.

— …После того случая стали о Лукьяненко ребята разные небылицы рассказывать: что он на турник со специальными «кошками» лазил, сам себя за ногу шкертом привязывал, чтобы не утонуть, да мало ли еще что.

Кто-то из ребят, кроме того, подсмотрел, что Лукьяненко в письме к девушке писал о бушующем море и о службе на кораблях. Ну вы же сами понимаете, что мы, служа на береговых постах наблюдения, море да корабли только с берега видим…

Конечно, стали над ним шутить.

— Володя, дескать, плавает от койки до камбуза аж пыль клубами сзади!..

— Совсем заскучал Володя: и специальность ему не дается, а тут еще это. Лежит он однажды на койке в кубрике, глаза открыты и в них тоска, что мне аж не по себе стало.

— Ну что ты, друг, загрустил, — говорю ему. — Пошутили ребята да и все…

У него даже слезы навернулись.

— Я же не виноват, — говорит, — что мне на берегу служить приходится…

Жалко мне его стало.

— Ты, — говорю, — Володя, не горюй. Можно быть хорошим моряком и на суше. Море есть всюду, где есть отвага, — и начал ему рассказывать, как морские пехотинцы во время войны сражались. — Они в общеармейской форме были, а в атаках их фашисты сразу узнавали и «черной смертью» прозвали недаром.

Вижу, глаза у Володи немного повеселели, но не совсем он успокоился:

— Так ведь это во время войны было, — говорит он. — А что я сейчас могу сделать?

— Вот в этом-то и вопрос. Моряк — это значит в любом деле мастак: за что ни возьмется — все спорится. А в тебе вот ничего морского, кроме формы, нет, потому и товарищи смеются.

Он сразу вспыхнул, даже уши покраснели — крепко, видно, я его своими словами донял — и говорит:

— Я, товарищ Медведев, постараюсь освоить свою специальность!

— Ну, что ж, помощь тебе мы окажем. Вот тогда ты и девушке сможешь написать, что, мол, на корабле я не служу, но специальность моя для флота очень нужная, потому я себя настоящим моряком считаю. А для верности фотокарточку приложи.

Прошло несколько дней и, смотрю, он, верно, больше стал специальностью интересоваться. То спросит что-нибудь, то стоит в стороне и два провода крутит: вязку делает.

Однажды проснулся я раненько. Смотрю, Лукьяненко поднялся, вышел из помещения. Прошло полчаса, прошло сорок минут, а он не возвращается.

«Что он, думаю, делает?» — и выглянул во двор. Смотрю, а Лукьяненко по деревянной радиомачте вверх с кошками взбирается и уже до самой антенны долез. Вы же сами видели, какая она: раза в три выше, чем обыкновенный телеграфный столб.

Я ему, конечно, мешать не стал, ушел обратно, но в душе обрадовался за товарища:

«Значит, думаю, по-настоящему решил специалистом стать!»

Некоторое время спустя старшина Голованов демобилизовался, и командиром отделения вместо него меня назначили. Старшина, уезжая, сказал мне:

— Насчет линий я тебе говорить ничего не буду, ты сам все прекрасно знаешь, а вот за Лукьяненко смотри, сделай из него хорошего специалиста. Это тебе мой наказ! Из него толк выйдет, надо только поднажать.

Пообещал я старшине этот наказ выполнить и, надо сказать, всегда помнил о нем.

После этого я уже не только по-дружески помогал молодому матросу, но и требовать стал.

Скоро он неплохо усвоил наше мастерство: и вязку провода на изоляторе мог сделать, и скрутку. Знал даже, как срастить кабель и поставить муфту. Но на линию посылать я его еще не решался: помнил, как он однажды докладывал: «Все в порядке, а связи нет!».

Правда, советовали мне послать его и пусть ходит, пока повреждение не найдет и не устранит. Раз ошибется, два ошибется, а потом, мол, научится. Но я был другого мнения на этот счет.

Стал я его брать с собой. Попутно объясняю, куда какая линия идет, как проверять линию, как найти повреждение и быстрее устранить его, как нужно включаться, давая изоляцию или заземление для проверки проводов.

Все быстро схватывает, что непонятно — расспрашивает. Через некоторое время стал он самостоятельно на линию выходить и повреждения устранял неплохо. Чем дальше, тем лучше, сейчас старший матрос Лукьяненко во всех отношениях передовой воин: классный специалист, отличник боевой и политической подготовки. Несколько благодарностей имеет. Да вот спросите у мичмана…

А мичман сидел и, уже потеряв надежду остановить Медведева, недоумевающе поглядывал то на старшину, то на капитана Гридасова.

— Да вот и Лукьяненко! — воскликнул Медведев.

В дверях стоял невысокий, едва-едва по плечо Медведеву, матрос в белом рабочем костюме, чуть-чуть сдвинутой на бок бескозырке и с металлическими кошками на плечах.

— Заходите, товарищ Лукьяненко, — пригласил старший лейтенант Соколов.

Матрос вошел в кубрик и остановился по стойке «смирно».

— Расскажите об «охотнике». Какой он из себя, когда вы его встретили? — спросил Гридасов.

— Три дня назад, — бойко начал моряк, — пошел я на проверку линии, вот мне и попался этот охотник. На вид — ну как вам сказать — охотник как охотник. Сапоги, куртка, ружье, сумка и патронташ. Поговорили мы. Он спросил, как дела, как служба. Я отшутился: дела, говорю, как когда, когда среда, а когда и пятница, а служба — как день да ночь, так, считай, и сутки прочь. На том мы и разошлись: он своей дорогой, а я — дальше по линии. Сегодня снова встретились. Поздоровались, как старые знакомые, а как же: он моей хате двоюродный плетень. Рассказал, что он на пенсии, отдыхает в Каменке и даже папиросу предлагал, да я некурящим оказался…