Александр Альберт - Морские рассказы

Второй, уходя, попросил меня постоять до шести вечера, потом меня сменит боцман.

Спустя некоторое время с мостика уходит и капитан. Третий уходит в рубку, колдует там какое-то время, выходит.

– Слушай, Брынцев, ты хорошо определяешься? По солнцу, там, по луне?

– Хорошо, у меня все пятёрки были, – не отрываясь от горизонта, отвечаю.

– А у меня ни хрена не получается! Еле-еле навигацию сдал! Помоги, а? – Он смотрит на меня с явной надеждой.

– Без проблем! Проблема только в одном: – смогу ли я найти их сейчас? – я огляделся, склонившись к стеклу иллюминатора.

Солнце временно появлялось из-за облаков, других ориентиров не было.

Решил определиться только по солнцу. Сейчас и через полтора часа, перед окончанием вахты. Третий с любопытством наблюдал за моими манипуляциями.

– Всё? – спросил он, увидев, что я окончил расчёты.

– Нет, не всё. Всё будет чуть позже. Надо, чтобы солнышко повернулось.

Третий промолчал. Понял он, или не понял, я не знаю, но уточнять не стал, не желая унизить его.

За пятнадцать минут до 18–00 сделал второй замер и определил точку, где мы находимся. Линии пересеклись под острым углом, ошибка в определении места в этом случае больше.

Ветер стихал. Мы были уже в южной части Балтики, скоро нужно будет менять курс на запад, к Датским проливам.

Ровно в 18–00 в рубке появляется боцман Володя, лёгкий, подвижный мужичок, до того проплававший полтора десятка лет на торговых судах по всему миру. Знает сотни историй, но почему попал в истинные моряки – рыбаки, не говорит. Намекает что-то про органы.

С органами я познакомился на одной из практик.

Мы ловили морского окуня на банке Джорджес, расположенную в сотне миль от Нью-Иорка. Наше судно, большой морозильный траулер (БМРТ) «Некрасов», из серии «писателей», построенных в Германии, было прекрасным. Кормовое траление, собственная переработка, большой экипаж. Поэтому, очевидно, и в связи с близостью врага – Америки, на судне в штате находился первый помощник капитана, помполит, или «помпа», как мы его называли. Это был бывший майор с семиклассным образованием, эти семь классов у него были написаны на лице. Моряки раскусили его очень быстро и, на очередной политинформации, задали вопрос – правда ли, что партия намечает соединить каналом Балтийское море с рекой Курой? – на что «помпа» ответил, слегка подумав, – да, есть такая задумка. Ответ был встречен громовым хохотом, «помпа» растерялся, но, выяснив позже причину смеха, затаил на команду злую обиду.

Он спал у себя в отдельной каюте до обеда, потом до ночи слонялся по судну, выискивая врагов советской власти. Однажды, поздним вечером, на судне раздался сигнал тревоги. Выскочившим на палубу морякам «помпа» объявил, что на судне находится диверсант, который пытался вывести корабль из строя. В доказательство подвёл к слипу, по которому свисал стальной канат:

– Видите? Канат намотается на винт и мы будем вынуждены идти или в Америку, или в Канаду, а там – прыг в воду и – здрасьте вам! – уже перебежчик! Кто это сделал? – он возбуждённо оглядывал удивлённо смотревших на него моряков, – признайся, гад, или хуже будет!

Признаваться никто не стал, боцман, молча, вытащил лежавший на слипе канат, который не доставал даже до воды, намотал его на вьюшку и, скрестив на груди руки, смотрел на разъярившегося политработника.

В итоге команда получила злобного врага, следившего за всеми, и докладывавшего по своим каналам обо всём, чего не было, но домысливалось. Пострадали: капитан, обвинённый в связи с работницей цеха переработки, стармех, в ведомстве которого научились гнать самогон, используя один из теплообменников. Пострадал и боцман, лишённый возможности ходить в загранплавания.

На нашем судне «помпы» не было, и боцман свободно рассказывал антисоветские анекдоты, о своих похождениях в заграничных рейсах, что для большинства команды было в новинку – нас на берег не отпускали, за исключением столицы Фарер Торксхавна, где была наша база.

Мы шлёпали девятиузловым ходом к проливам Каттегат и Скагеррак чтобы, пройдя Северное море, и, оставив слева Шетландские острова, выйти на просторы Атлантики, где, греясь в тёплых водах Гольфстрима, гуляла зимняя, очень жирная селёдка.

В проливах было тихо, дул лёгкий ветерок, потом и он стих. Море стало стеклом, в котором отражалось низкое серое небо.

Во время перехода команда готовится к промыслу. Нужно связать в порядок 80 сетей, каждая из которых длиной 30 метров, приготовить и замаркировать поводцы, надуть и уложить в «авоську» кухтыли – метрового диаметра резиновые буйки, на которых сеть будет висеть в океанской толще.

Особая работа – срастить из отдельных кусков и промаркировать вожак – толстый, почти в руку, трос из сизаля, доведя его длину до трёх километров, – он является основой порядка, к нему вяжутся и им вытаскиваются сети с рыбой из воды. Всей работой командует рыбмастер, второй, после капитана, человек. На промысле он становится главным на судне.

Рыбмастер – худой, болезненного вида человек, нервный и раздражительный, постоянно ругается со своим помощником – «зюзьгмейстером», работником зюзьги – лопаты, похожей на теннисную ракетку; ею он загружает селёдкой бочки во время засолки.

За проливами Северное море встречает небольшим штормом – пять-шесть баллов. В кают-компании хороший аппетит, кормят нас по экспедиционному рациону – это в два раза больше обычного для моряков довольствия. Стучат костяшки домино, взрывы удовольствия сопровождают высший выигрыш – дать соперникам «адмирала», закончив игру одновремённо двумя дуплями – шесть-шесть и пусто-пусто.

Чем выше мы поднимаемся к северу, тем короче становится день. Впереди, в районе промысла, нас ожидала полярная ночь.

Угасающим днём мы минули чёрные скалы последнего из Шетландских островов и вошли в Норвежское море – северную часть Атлантического океана.

Капитан и рыбмастер находятся постоянно в рубке у фишлупы, ищут сельдь, обмениваются по радио на этот предмет с находящимися на промысле нашими судами. Мы уже в зоне полярной ночи, свет на палубе горит почти круглосуточно.

Команда на палубе раз за разом отрабатывает элементы постановки порядка, самого ответственного момента на промысле.

И вот объявляется – завтра будем ставить порядок.

Подъём в шесть утра, завтрак – ломоть хлеба с маслом, какао, всё – сколько кому хочется.

Я бегу в кубрик, надеваю рокан, зюйдвестку на шапку, кожаные бахилы. На пояс вешаю шкерочный нож, вещь обязательная, так как при выметке порядка возможны зацепы за что-нибудь в одежде, такие случаи бывали и рыбаки оказывались в воде, поэтому зацеп отрезается острым, как бритва, шкерочным ножом.