Александр Альберт - Морские рассказы

– А что это было, там? – он глазами показывает наверх.

– Да ничего особенного. Нептун в гости приглашал, а мы не согласились. Вот он и побушевал.

– А что со мной?

– Да ничего, сейчас операцию делать буду. Может и руку придётся отпилить. В машине ножовка есть?

– В машине ножовки нет, а у кока есть, я видел, – он опомнился, – ты что, Сань, правда пилить будешь? – он посмотрел на меня очень даже испуганно, инстиктивно убирая руку.

– Да не переживай ты сильно, Гений. Не положено мне пилить, квалификация не та! Вот если бы я был хирург, то обязательно что-нибудь отпилил бы у тебя! Или отрезал ножницами, – я балагурил, стараясь отвлечь Генку от боли.

Из весьма скудных познаний в медицине я помнил, что если кровь ярко красная, значит она артериальная. Тёмная – венозная. Почему-то я сейчас боялся именно ран с венозной кровью, наверное, из-за того, что говорили – вскрыл вены, вскрыл вены…

Я положил чемоданчик на крохотный столик у иллюминатора. Он был закрыт на висячий замок, от воров, наверное, а на дужке, на бечёвке, висел ключ.

Откинув крышку, посмотрел – поллитровая баночка со спиртом, естественно, оказалась пустой. Наверное, была плохо закрыта и всё вытекло. Или спирт пошёл на лечение зубов. Или на встречу Нового года.

Обрабатывать рану нечем.

Роюсь дальше. Коробка с ампулами – перекись водорода, – пойдёт! Перевязочные пакеты есть, большие и маленькие. Отложил пару больших.

Таблетки фурациллина – пойдут, когда перевязки надо будет делать. Есть стрептоцид, – тоже пойдёт!

– Терпи, Гений! – я начал разматывать полотенце.

Генка отвернулся, я его понимаю, – я бы и сам не смотрел на свою рану, будь она у меня.

Полотенце не успело присохнуть, и я оторвал его с коротким Генкиным «Ой!».

Полотенце положил под руку, чтобы не пачкать чужую постель. Взял ампулу с перекисью, подрезал верхушку, отломил её.

Положил поудобнее руку, полил на рану перекисью. Она запузырилась, потекли бледно-красные потёки. Вскрыл вторую, полил, – рана очистилась, оказалась рваной и не очень большой. Судя, как медленно наливалось кровью повреждённое место, сделал вывод, что крупные сосуды не повреждены, а, значит, нужно хорошо перевязать и постараться максимально обеззаразить, потому как рука, как и положено мотористу, вся в мазуте.

Пересыпал рану стрептоцидом и перевязал большим бинтом.

– Всё, теперь жди, авось до свадьбы заживёт. Повязку три дня не трогать. Скажешь, если рука начнёт краснеть и опухать. Да не стесняйся, если что – зови! Да – с тебя поллитра! Если выживешь, конечно…

– Да ладно, рассчитаюсь… – он скривился от боли.

– Лежи, сачкуй, мотыль!

Услышал в ответ неясное спасибо. Рука то у него здорово ударена, но что делать с ушибом, который краснел и наливался на глазах, я не знал.

Поднялся в рубку. Капитан:

– Что там?

– Ушиб, открытая рана, но перелома нет.

– Ты гляди, Палыч, как заговорил наш фершал, ещё по флоту слава пойдёт, ему отбоя от посетителей не будет. Придётся красный крест на борту рисовать.

– Смеётесь, Николай Егорович, – я обиделся, – а я спать не буду, переживать…

– Ладно, проехали. Но ты молодец. А спать тебе сегодня может и не придётся…

Последнее я, возбуждённый проведенной операцией и похвалой, пропустил мимо ушей.

Второй яростно боролся с ветром и волнами. Скосил на меня взгляд, и сразу получил удар волны в скулу.

– Бери штурвал, Брынцев, у тебя лучше получается.

Я перехватил у него рукоятки.

– Курс?

– По волне, но старайся идти чуть южнее веста. Определяться надо, хоть убейся!

Второй прав, у меня рулить получается лучше, потому что я досконально изучил поведение рулевого механизма. Я видел, как боцман, когда волна сбивала с курса, быстро крутил штурвал в обратную сторону, судно рыскало, потом резко крутил в противоположную сторону, а результат – кораблик шёл как пьяный по дороге. Или как справляющий нужду бык…

Я же делал это исключительно по нужде, поэтому стоять на руле мне было гораздо легче. Может это и хвастовство, но я чувствовал судно, словно сливался с ним в единый организм.

Это заметили и Палыч и капитан.

– Сергей Павлович, а как ветер? – я, увлечённый соревнованием со стихией, заметил, что поведение океана изменилось в худшую сторону. Волны стали выше, значительно выше десяти метров, значительно длиннее. В ложбине наш кораблик скрывался полностью.

– Приближается к сорока.

По палубе гуляли волны. За моё отсутствие они размолотили принайтованные в карманах тридцать бочек с селёдкой.

Зачем-то капитан оставил в авоське надутыми кухтыли. Я не успел постоять и пяти минут как под напором волны выстрелом лопнул один из них. Зачем их оставил капитан? А, может быть, это они спасли нас от гибельного переворота?

Машина работала на «полный вперёд», но нас несло, хорошо, что не разворачивало.

Капитан всматривался в клокочущий океан, словно пытался найти спасительную и лёгкую дорогу. Несколько раз подходил к компасу.

– Постарайся, Саша, держать курс 270 градусов и, по возможности, спускайся к югу. Как бы нас на Гебриды не выкинуло. Но всё равно – не подставляй борта!

– Есть, товарищ капитан!

Капитан постоял ещё несколько минут и, бросив дежурную фразу – если что, немедленно докладывать! – спустился к себе в каюту.

В четырнадцать часов справа над горизонтом появились просветы в бешено несущихся облаках, о чём я немедленно доложил штурману. Облака вели себя странно – они закручивались и неслись, исчезая, вверх. Остро блеснула молния.

– Сергей Павлович! Смотри – гроза! Молния!

– Где?

– Вот там, справа!

Звук ветра изменился. Теперь это был нескончаемый, злобный визг. Изменилось и волнение. Сначала я подумал, что мы попали в снежный шквал – на нас неслась белая стена, словно метель. Но это была вода. Ветер срезал, как бритвой, верхушки волн, и дробил их в мириады капель. Окна рубки оказались забиты потоками воды, через них ничего не было видно. Меня охватил страх, я ослеп. Вспомнил, как во время зимней практики в Баренцовом море, мы попали в обледенение. Окна забивало рыхлым льдом, видимости никакой, и пришлось выбить стекло, а мгновенно налипавший на отверстие лёд убирать рукой.

Сейчас мог спасти только маленький, диаметром 400 миллиметров, вращающийся от электромоторчика, диск, устроенный в окне перед рулевым.

– Палыч, включи! – я показал глазами на это устройство.

– Тумблер у тебя на подволоке!

– Ясно!

Я включил, струи сгонялись со стекла центробежной силой, но несущийся на нас поток был такой плотности, что помощи от диска было мало – на нас неслась стена воды, в этой стене только угадывались серо-зелёные громады волн.

В секундном просвете я с удивлением обнаружил, что гребни шли на нас не только в правую скулу, но и с левого борта. Волны по спиралям торопились к освещённому участку. Сталкиваясь между собой, они или вырастали в полтора-два раза, или гасились, образуя подобие ложбин.