Джонатан Франклин - 438 дней в море. Удивительная история о победе человека над стихией

Выполнив обещание, данное Кордобе, Альваренга занялся личными делами. Он хотел выяснить, почему приятели не нашли его в первый же день шторма. Он сомневался, что его вообще искали. Отправляя последнее сообщение по радио, он находился всего в 20 милях от берега. Почему они не спасли его в эти первые часы?

Альваренга ехал в Паредон, и в груди у него поднималась буря гнева. Если бы рыбаки должным образом организовали поисково-спасательную операцию, ему бы не пришлось дрейфовать по океану больше года. Когда Альваренга прибыл в рыбацкую деревню Паредон, Уилли и Мино, его боссы, встретили его широкой улыбкой. Они были рады видеть своего пропавшего товарища. Альваренга же был в ярости. Он встретил своих бывших боссов не улыбкой, а обвинениями.

— Вы решили бросить меня, да? Вы что, думаете, на меня можно наплевать? — обратился рыбак с явной враждебностью к Мино, своему бывшему начальнику.

— Эй, Чанча, — сказал Мино. — Не говори так. Я знаю, что ты думаешь…

— Ладно. Тогда объясни мне, что произошло. Я слушаю.

— Мы три дня искали тебя… — начал Мино.

Он рассказал, как четыре лодки бороздили море и не нашли ни обломков креветколова, ни снастей. Мино подробно описал всю спасательную операцию. В ней принимали участие несколько рыбаков, а искали не только на лодках, но и с самолета, но сальвадорец все еще не верил ему. Тогда Мино сходил домой и принес копию отчета о поисках, все официальные бумаги и даже назвал имя летчика, прибывшего из города Тустла-Гутьеррес, чтобы пилотировать поисковый самолет.

Альваренга почувствовал раскаяние и тут же признался Уилли и Мино:

— Я отдал вашу лодку.

Он рассказал, как подарил креветколов Эми и Расселу, семейной паре, проживающей на другом конце света.

— Не говори мне о лодке, — прервал его Мино, который и в более сложные времена имел репутацию щедрого предпринимателя. — Ты жив. Это главное. А лодки у нас еще есть.

Рыбаки организовали небольшой вечер в доме Мино. Здесь собрались гости, играла музыка, было много рома, виски и пива. Альваренга отказался от выпивки. У него и так кружилась голова от нахождения на суше. Он не выпил ни глотка, не выкурил ни одной сигареты и даже не стал затягиваться самокруткой марихуаны. Он искал способ успокоиться и старался лишний раз не будоражить свой и без того беспокойный разум.

Пока его коллеги пили, Альваренга поднял еще одну щепетильную тему. Правда ли, спросил он, что они устраивали его похороны. Когда сальвадорец получил положительный ответ, он почувствовал, будто его предали. Как можно было устраивать похороны, если он был жив? Почему они потеряли веру?

«Они рассказали, как бросали цветы в воду и пили кофе (есть такая традиция на похоронах рыбака), — рассказывает Альваренга. — Я ждал, что мне скажут, они, мол, все время надеялись, что я жив, но вместо этого они пили кофе за помин моей души. Меня начало трясти. Я впал в состояние транса, думая об этом. Мои друзья пили кофе. За меня».

Альваренга поверить не мог в услышанное.

— Я страдал там, в открытом океане, — сказал он товарищам, — а вы тут пили кофе. Я молил о еде, а вы курили марихуану.

— Ну да, мы пили кофе в твою честь, — признал Трумпилло.

— Вы должны были подумать обо мне, — ответил Альваренга.

— Мы пили, мы курили. Мы думали о тебе, — отозвался Трумпилло.

— Вместо этого вам нужно было меня спасать, — ответил Альваренга.

СВОИМИ НЕОБОСНОВАННЫМИ ОБВИНЕНИЯМИ АЛЬВАРЕНГА ПЫТАЛСЯ СКРЫТЬ РАДОСТЬ ОТ ВОССОЕДИНЕНИЯ С КОЛЛЕГАМИ. Здесь, в рыбацкой деревушке, океанский прибой звучал не как напоминание о кошмарном и бесконечном дрейфе в море, а как приглашение вернуться домой. Хотя мексиканские рыбаки имели славу ребят, для которых закон не писан, их жизнь подчинялась кодексу строгих правил, но не тех, которые были где-то закреплены и опубликованы. Церемония похорон Альваренги проводилась в соответствии с логикой этих неписаных правил. Бравые «Лос Тибуронерос» (ловцы акул) не понимали гнева своего товарища, расстраивавшегося только потому, что они почтили его память цветами, свечами и кофепитием. Такова была традиция. И никто не мог менять порядок не им заведенных вещей.

Пока Альваренга уплетал севиче из корифены, опустошая одну тарелку за другой, его показная и приличествующая случаю злость ушла. Физически он чувствовал себя не очень хорошо, как ветеран какой-нибудь войны. Но Альваренга находился на берегу уже шесть недель, его голова работала лучше, и теперь он мог отличить друга от врага. Здесь, в кругу друзей, он начал делиться опытом и уроками, которые вынес из дрейфа по океану.

— Теперь я не трачу еду попусту, — сообщил он коллегам. — Когда-то я мог выбросить килограмм кукурузных лепешек на корм рыбам. Там, в открытом океане, я часто думал об этом. Теперь я лучше найду голодного человека и отдам лепешки ему. Я знаю, что такое страдать от голода и жажды.

Несколько ловцов акул стали утверждать, что тоже смогли бы пережить нечто подобное, на что Альваренга ответил: «Я надеюсь, ради вашего же блага, вам никогда не придется пройти через это. Вы будете плакать. Вы будете страдать. Я не хочу, чтобы кто-то страдал так, как я».

Пока его друзья курили марихуану, прихлебывали текилу и скидывали пустые пивные банки в кучу, Альваренга продолжал свой рассказ. Ему всегда удавалось удерживать внимание аудитории. Теперь же он был рассказчиком, в арсенале которого имелась первоклассная история. Здесь не было табу и запретов. Здесь не было сухопутных жителей. Если кто-то и мог понять и оценить всю эпичность и масштабность борьбы за выживание в море, то это были, конечно же, ловцы акул. И если кто-то и подвергался опасности потеряться в море и стать робинзоном, то это были люди, находящиеся в этой комнате. Альваренга знал, что это крепкая и стойкая команда, способная выдержать изнуряющие испытания в море, поэтому заговорил о менее очевидном аспекте выживания: о психическом здоровье.

— Не оставляйте надежду. Сохраняйте спокойствие, — говорил он. — Что может быть хуже того, что случилось со мной? Я всегда думал, что все образуется. Какое еще страдание может сравниться с тем, что я пережил? Но я не сдавался.

Его друзья плакали, произносили тосты и обнимали своего любимого Чанчу. У них было такое ощущение, будто некий призрак появился из прошлого и теперь рассказывает историю о своей прежней жизни. Пока они праздновали и пили, Альваренга снова и снова слушал о подробностях своих похорон, а его переполненные радостью друзья открывали бутылки с текилой в его честь и кричали:

— Чанча жив!

Ловцов акул считают плохими ребятами, но в этом лишь доля правды. Они привыкли жить на грани, внезапная гибель подстерегает их всюду. Находясь в море, они убивают акул и тунцов, нарубают наживку и угадывают погоду, а их мир полон опасностей и красоты. Они последние, кто придерживается стародавних вековых традиций. Они представители последнего поколения, вынужденного ходить на лов далеко от берега, в открытый океан, ресурсы которого на грани полного истощения. Многие из них осознают, что лет через десять им придется повесить снасти на крючок и пойти искать себе работу на суше. Просто в море было уже мало рыбы. Мало кто из рыбаков желал такой жизни для своих сыновей. Но сейчас они были охотниками на акул — упрямое племя людей, проводивших свои дни в лодке, знавших толк в грубой красоте жизни в море и глубоко ценивших верность друг другу.