Константин Бадигин - Секрет государственной важности

Моряки в избушке не знали, что леснику Репнину превосходно известны здешние места. И дом, и залив, и река.

Моряки заулыбались. Напряжение сразу спало. Однако партизанскому комиссару пришлось задуматься. Положение осложнилось. Солдаты рядом с начальством… Степан Федорович не хотел затевать большое сражение — зачем лишние жертвы? Он рассчитывал захватить врасплох верхушку, отрубить голову зверю, а солдаты потом сами сложат оружие.

Как бы незаметно пройти мимо палаток? Они охраняются. Обходить кругом, тайгой — в тумане легко заблудиться. Идти близко — услышит часовой…

— Где второй помощник Стремницкий? — спросил тем временем Федя.

— Ушел к Сыротестову, он с ними, — ответил кто-то, — в третьей палатке ночует. У солдат. Молчал-молчал тут, думал, думал и придумал…

Феде сделалось грустно. Вячеслава Стремницкого он считал хорошим моряком и хорошим человеком. Но отец его был генералом. Это обстоятельство всегда оставляло свой след. И теперь помешало выбрать правильный жизненный путь…

Репнин решил идти левым берегом реки. Он помнил, что за лесным домиком есть удобная переправа. Если обойти штаб и напасть с севера, никто из главарей не уйдет. Степан Федорович разбил отряд на две одинаковые части. Вперед выслали трех разведчиков с Великановым за старшего. Феде пришлось долго упрашивать Репнина, прежде чем тот решился на это назначение.

Настойчивость Великанова даже несколько рассердила комиссара. Он вообще считал, что Федино место сейчас на «Синем тюлене». Обухов, исполняющий должность капитана, был единственным судоводителем, и хотя в нем жила ненасытная потребность к работе, справиться с многочисленными корабельными делами он не мог. Но Федя настоял. Предательство Гроссе, расстрел старика ороча и Петра Безбородова очень подействовали на него В юноше поднялось неодолимое чувство гнева. Когда Репнин зашел на шлюпках в их морскую крепость, Великанов был уже обут и одет. Моряки принесли ему штаны, китель и ботинки Безбородова. У одного из партизан, молодого парня, Федя обменял свою гордость — морскую фуражку с якорями — на суконный красноармейский шлем с алой пятиконечной звездочкой.

— Мало тебе, — ворчал Степан Федорович на юношу, — вчера в море бросили — сегодня еще хочешь горячего хлебнуть. Заартачился, будто вожжа под хвост попала…

Моряков из избушки он не взял в отряд, надеялся справиться своими силами. Многочисленность не всегда ведет к победе. Да и оружия не хватало.

— Пока обойдемся, — сказал Репнин морякам. — Ежели солдаты сюда побегут — не теряйтесь, подсыпьте им пороху, вот вам три винтовки.

Партизаны вернулись к своим шлюпкам, сделали полукруг по лагуне и снова пристали к берегу, теперь с другой стороны реки.

Степан Федорович не без основания полагал, что так безопаснее. Солдатам дорога к морю только по праворечью, и захватить шлюпки они не смогут. Все же для охраны партизанской флотилии были оставлены двое бойцов. В одной из шлюпок развернул походный лазарет фельдфебель Иванченко. Помогать ему вызвалась Таня.

Разведчики — Великанов, Сергей Ломов и молодой партизан Колотуша — в это время уже углубились в лес. Федя шел, то и дело притрагиваясь к кителю машиниста Безбородова, будто набираясь от него сил и уверенности.

Две версты по такой чащобе, да в тумане… Дорогу переползали корневища деревьев. Ветви больно хлестали по лицу. И топором не воспользуешься: нельзя шуметь. Через минуту разведчики промокли, как говорится, до костей. Кустарник и кроны деревьев настолько пропитались влагой, что, чуть притронешься, они обдавали проливным дождем. В лесу стоял гнилостный запах лишайника и прелых листьев.

Раз и второй с тревожным карканьем взлетело воронье. «Раскричались!.. — ругнулся Великанов. — Хорошо, что солдаты не разбираются в птичьих сигналах. Вот случись у них лесной человек ороч… Впрочем, среди солдат — сибиряки-охотники; услышав карканье, они тоже могут поднять тревогу». Но пока на правом берегу было тихо.

Где же лесной домик? Противоположный берег едва виден, а дом стоял еще поодаль от реки. На помощь пришел матрос Ломов.

— Напротив дома на реке островок, — напомнил он Великанову, — а на островке высокий кедр. Я хорошо приметил.

Сергей оказался прав. Скоро нашли и островок, и кедр. Где-то повыше, совсем близко, — Степан Федорович объяснял — должна быть переправа. Там в реку с десяток лет назад свалило ураганом толстую лесину. Около нее стал задерживаться валежник, всякие древесные обломки, вывороченный с корнем кустарник. Потом воды нанесли песку. Образовалась запруда — мысок, и река стала вдвое уже. Совсем недавно, наверно этим летом, кто-то перекинул крепкие жерди через остальную часть реки. Получился неплохой мост. А вот и он.

Разведчики проверили переправу. Все в порядке. Два раза прокричала кабарга. Условный сигнал тем, что идут позади… Ломов мастерски умел подражать этому безобидному животному. Перебрались на правый берег — и к домику, оставляя по пути приметные знаки.

В темноте часто наталкивались на стволы деревьев, на торчащие низкие ветки. Одежда и так вымокла, а оросевшие деревья то и дело снова и снова окатывали холодным душем. Федю знобило, но не от холода — вряд ли он его сегодня чувствовал. Нервы страшно напряглись — впереди первый в жизни бой. Спутники шли друг за другом, почти не разговаривая. Каждого обуревали свои мысли. Иногда кто-нибудь потихоньку ругался, зашибив ногу или оцарапав лицо.

Страшно. «В бою всегда кого-нибудь убивают, — думалось Феде. — Может быть, и меня найдет пуля». Но вместе с тем какое-то еще не осознанное, большое чувство захватило его целиком — может быть, он, Федор Великанов, прольет свою кровь за революцию. Как отец. Эта мысль поднимала его и заглушала чувство страха. Отца Федя едва помнил, но мать столько раз говорила о нем, вспоминая все новые подробности. Так и в то раннее утро…

Все встали, когда на улице еще была темень. Мать приготовила завтрак, но есть никому не хотелось. Отец медленно собирался: осмотрел винтовку, набил патронный подсумок, подтянул ремень. Моряки готовились к новой схватке, отец выступал вместе с ними. Когда он шагнул к двери, мать не удержалась, заплакала. И больше Федя не видел отца…

«Надо заранее распроститься со всем, что дорого, и не жалеть жизни», — сказал себе юноша.

От грустных мыслей Великанова отвлекли дикие кабаны. Звери дружно шарахнулись в сторону, и долго слышался грузный топот многих ног и сопение, треск сучьев. «Теперь-то солдаты обязательно услышат, — затревожился Федя. Он остановился, ноги будто чужие, не шли. — Неужели Вячеслав Стремницкий будет в меня стрелять?..» Юноша быстро пересилил себя, поправил суконный красноармейский шлем и двинулся дальше.