Константин Бадигин - Секрет государственной важности

На востоке чуть побелело. Приближалось утро. Туман медленно расходился, темная листва деревьев зазеленела. Завозились, зачирикали в кустах птицы. Наконец Великанов уткнулся в забор из грубого отесанного штакетника. Притаив дыхание, он остановился и поднял руку: внимание, осторожность. На камне у калитки сидел пожилой солдат с винтовкой между колен.

Окна дома закрыты ставнями. Когда разведчики снимут часового, кабарга прокричит трижды.

— Давай я. Мне не впервой, — прошептал партизан Колотуша.

Федя кивнул.

Солдат с кряхтением нагнулся, потрогал прохудившийся сапог. В этот момент Колотуша бросился на него. Оба рухнули на землю…

Кабарга прокричала три раза.

Лидия Сергеевна Веретягина проснулась в четыре утра и больше не могла уснуть. Смерть Сыротестова ошеломила ее. Этот ограниченный человек, офицер-купчик, все же как-то стал близок. «А как он гордился, бедняга, что с ним аристократка…» Они мечтали о привольной жизни за границей. Было решено не возвращаться во Владивосток, а из Императорской гавани уходить в Китай или Японию. О защите Приморья от большевиков поручик давно не заикался, видимо, он не очень-то надеялся на белоповстанческие силы.

«Сережа, Сережа, тебя убили дикари, — томилась Лидия Сергеевна, — они тоже большевики…» Веретягину неотступно преследовала картина гибели Сыротестова. Разве кто-нибудь мог подумать, откуда грозит опасность? «Мы шли ловить партизана Великанова. Это он виноват в смерти Сережи, он узнал про соболиные шкурки в трюме. Когда мы увидели пароход на камнях, раздался выстрел. Пуля попала Сереже в висок, около уха. Боже, боже… Он не успел сказать ни одного слова…» Что было потом, она плохо помнила… Солдаты стреляли по кустам, где темнело облачко дыма. Поручик был убит из кремневого ружья.

Лидия Сергеевна не знала о камлании орочей. Не знала, что дух великого Севона повелел сломать жезл, наказать поручика.

Веретягина скрипела зубами и ломала руки. Сама не сознавая зачем, она задержала похороны. Гроб стоял в комнате рядом. Там же спали фельдфебель Тропарев, капитан Гроссе и старик буфетчик. По приказанию Лидии Сергеевны Тропарев сегодня должен отслужить панихиду. Потом погребение.

Лидия Сергеевна встала с кровати, пошла в соседнюю комнату. Фельдфебель густо храпел на полу, накрывшись тулупом.

Гроссе и Евграф Спиридонович, повернувшись друг к другу спиной, спали на одном матрасе, набитом сеном.

Остановившись у гроба, Веретягина впилась взглядом в окоченевшее, мертвое лицо. Потрескивая, горели свечи у изголовья.

Она стиснула руки в кулачки, поднесла их к груди… О чем она думала в эту минуту? Жалела ли незадачливого спутника своего или задыхалась от бессильной злости, что все рушится?

Тут Веретягиной почудился шум за дверью. Словно кто-то шарил, пытался нащупать щеколду.

— Кто там? — спросила Лидия Сергеевна. Ей стало страшно, она схватила браунинг. Но за дверью затихло.

— Тропарев, — позвала она негромко. Тот даже не шевельнулся. Подошла и толкнула его ногой. — Фельдфебель!

Афанасий Иванович проснулся. Он мгновенно сбросил тулуп, вскочил и испуганно моргал.

— За дверью кто-то есть, — дрожа, прошептала Лидия Сергеевна. — Чужие!

Тропарев взял винтовку, потихоньку шевельнул затвором, послал в ствол патрон и подошел к двери. Прислушался, потом рывком открыл ее.

Лидия Сергеевна вскрикнула. В дверях стоял в мокрой куртке и красноармейском шлеме Федор Великанов. За ним еще кто-то. «Великанов виноват в смерти Сережи, он большевик…» И Веретягина, почти не целясь, выпустила в Федю чуть не всю обойму своего пистолета.

Юноша покачнулся, выронил винтовку и, схватившись за грудь, свалился на пороге.

Фельдфебель, рыча, ринулся вперед, сбил с ног партизана Колотушу и раздробил ему голову прикладом. Ломов успел выскочить во двор.

— Тревога! — закричал фельдфебель, стреляя раз за разом вдогонку матросу. — Тревога!

Капитан Гроссе, ничего не понимая спросонья, метался по комнате. Евграф Спиридонович тоже проснулся, но лежал тишком, смекнув, в чем дело.

Теперь перестрелка и крики слышались по всему лагерю. Фельдфебель увидел несколько человек, которые, стреляя на ходу, бежали к открытой калитке. Все чаще стрельба у палаток, кое-где схватка переходила в рукопашную.

Что делать? Тропарев решил: надо спасаться.

Он захлопнул дверь, завалил ее тяжелым столом и скамьями. Распихав по карманам патроны, плечом высадил вместе со ставнями окно, выходящее к лесу, набросил шинель на Лидию Сергеевну и схватил ее в охапку.

— Сережа, Сережа… Надо похоронить, оставь меня, хам, — отбивалась Веретягина.

— Партизаны… — хрипел Тропарев, закрывая ей рот бородой. — После панихиду справим.

Лидия Сергеевна царапалась, кусалась, но фельдфебель не обращал внимания. Выбравшись из окна с Веретягиной на руках, он быстро скрылся в лесу.

Фельдфебель Тропарев сидел на вершине огромного кедра. Дерево росло на сопке. С высоты хорошо видна коричневатая лента реки, опоясывающая почти замкнутым кольцом сопку и большой участок первобытного леса, которого не касалась еще рука человека.

Тропарев понял, почему через двое суток они очутились на прежнем месте, и снова уверовал в свои силы: не заплутали, а река подвела.

После ночного налета партизан фельдфебель и Лидия Сергеевна шли по лесу, не разбирая дороги, — только бы подальше. На второй день Тропарев подстрелили кабана. Беглецы разложили костер, обсушились и первый раз наелись досыта. Потом они встретили мутную, быструю реку и решили, держась ее, спуститься к морю. А получилось не так: шли, шли — и вышли на следы своего костра…

Тропарев не торопился слезать с дерева. Как красиво вокруг!

Перед его глазами простирались пологие холмы, покрытые хвойным и лиственным лесом. На западе нагромождения малых и больших сопок, словно застывшие зеленые волны, постепенно поднимались все выше и выше. У самого горизонта синели далекие зубцы Сихотэ-Алиня. На востоке туманилось море…

День занялся чудесный. Солнце прогоняло из впадин и ложбинок последние клочья тумана, воздух делался прозрачным, голубым. По небу плыли редкие кучевые облака, их причудливые тени ползли по бескрайнему синевато-зеленому таежному ковру.

Послышалось соболиное урканье. Над головой фельдфебеля зашуршало. Темный пушистый зверек с быстрыми веселыми глазками смотрел на человека.

«Прекрасно творение рук твоих, боже милостивый, — подумал Тропарев, — и велико, необхватно. Можно месяц идти, и души людской не встретишь…»

Но что это? Он с силой сжал сук, за который держался, и стал напряженно вглядываться. За коричневым кольцом реки, на юго-западе, тонкой сизой струйкой курился дымок.