Борис Романов - Капитанские повести

Коля Жилин приглушил мотор.

— Греется.

— Это в такую-то холодину, в этакий-то колотун, не трепись, термометр врет, поди.

— Ладонь шипит, видишь, водяной насос плевками работает.

— Эхе! То ль что такое? Приглуши малость, счас нас Арсеньич зацепит.

Широкая черная корма «Арктура», с белеющим даже в поздних сумерках названием, расплескивая воду, медленно надвигалась на них.

Оттуда, с кормы, потянуло теплым запахом гребных электромоторов и шумом вентиляторов, и осветительные люстры с кормового блока уже почти склонились над шлюпкой.

Коля Жилин выключил мотор.

— Конкретней, конкретней кончик подавайте, ветер с борта заходит. Поживее, не телят на водопой снаряжаете! Конягин, держитесь, машины работают! — капитанский голос в судовой трансляции был по-левитански пружинист и ясен.

Стало слышно, как близко загремели, вращаясь, трехметровые арктуровские винты, и дюралевую шлюпку замотала, закрутила, заколотила о жесткий бочечный рым тугая, крученая, зеленоватая под люстрами освещения, струя.

— Алька, держись как следует, концы собой прижми! Коля, мотор! Вишь, сбоку дуть стало, — закричал Витя Конягин.

С кормы «Арктура» на шлюпку подали легкий бросательный конец, боцман торопливо, в одно движение, прихватил его к толстому стальному подъемному тросу, но корма «Арктура» уже проваливалась под ветер, и шлюпка совсем уходила вбок.

— Юрий Арсеньич, относит корму, не успеем трос взять, — вопил, вытягивая руку с концом бросательного линя, Витя Конягин, — вяжите еще один бросательный!

Однако надвязать конца не успели, и Витя Конягин, едва не упав, выпустил из руки плетеную грушевидную легость, набитую свинцовым суриком.

— Ох, ушла, золотая рыбка, — сказал Витя Конягин и выругался, — вишь как дует!

Пронзительней загремели, разрывая; воду, судовые винты, бугром вспухла вода под «Арктуром», и корма его снова медленно пошла к шлюпке, пересиливая тугой леденящий ветер. Но бочка под шлюпкой чуть заметно повернулась, всхрапнула, словно тюлень вздохнул, вырвала нейлоновый фалинь из-под Алика Юхневича. Алик упал в хлынувшую через борт воду, почувствовав, как его кто-то резко и больно ударил по лицу.

Шлюпку быстро понесло по ветру прочь от «Арктура».

Юрий Арсеньевич откинул оконную крышку на кормовом посту управления, мигом залепленную снегом, и заорал себе под ноги, на ют:

— Боцман, жи-во к якорям!

— Он уже убежал.

— Шлюпку видите кто-нибудь? Нет? А ну смотри внимательней да не вперед, черт возьми, а под ветер, за корму! Какого дьявола у них мотор не работает?..

«…Ну вот, все опять сначала. Бочка, конечно, утонула, как и предполагалось ожидать. Но где же шлюпка, и что у них с мотором случилось? Утонуть не утонут, но и поймать шлюпку среди отмелей тоже нельзя. Ну, черт возьми!..»

Юрий Арсеньевич с треском швырнул обе перчатки на ходовой пульт, повернулся, включил прожектор, отрегулировал фокус, попробовал пошарить лучом за кормой. Где там! Прожекторный луч увяз в снежной толкотне, пройдя каких-нибудь пару метров, да и свет в сумерках был не обычной угольной синевы, а какой-то белесый.

Юрий Арсеньевич щелкнул выключателем. Прожектор был ни к чему.

— Боцман, выбирайте якорь! — крикнул он в трансляцию и ощутил, что его начало подташнивать, как от голода, и слюна стала какой-то противной, будто он натощак накурился махорочных сигарет. Юрий Арсеньевич покривился, сжал зубы, схватил перчатки и побежал в ходовую рубку.

Володя Басюков с готовностью отодвинулся, уступая ему локатор. Юрий Арсеньевич вцепился взглядом в экран, расставив пошире ноги и каблуками чувствуя, как мерно подрагивает судно от щелчков вползающей в клюз якорной цепи, как слишком уже замедлен ритм этих щелчков, хотя мотор на баке гудел натужно, перетягивая цепь горбатыми звездочками брашпиля, и по звуку мотора было слышно, что он включен боцманом на самую высокую скорость.

Единственный прибор на судне, который мог бы указать шлюпку, не показывал ее. Среди сплошной желтоватой россыпи помех на темпом экране локатора была видна только узкая закорючка, как бы лежащая занятая, — островок Дристяной Баклыш.

Отметка курса, разрубавшая экран, вспыхивала на каждом обороте антенны как раз напротив закорючки островка. Это уже было большим утешением, потому что судно держалось носом против ветра, значит, островок был за кормой, и шлюпку должно было нести прямо на него.

— Так что, Юрий Арсеньевич? — спросил переминавшийся с ноги на ногу старпом.

— Так ничего, Евгений Сергеевич. Включите датчик туманных сигналов, отправьте на ют матроса с ручным лотом, будем сдвигаться по ветру за шлюпкой. Пусть рабочая команда по сторонам во все двенадцать смотрит. Тут еще есть место до островка.

— Хотя бы снег не шел, — вздохнул старпом и заторопился на палубу, увидя, как дернулись капитанские плечи. А Юрию Арсеньевичу дважды было показалось, что на экране видна крохотная отметинка, булавочный укол от шлюпки; но, продержавшись несколько секунд на экране, пятнышко исчезло.

— Бочка утопла, что ли? — спросил за спиной капитана радист Силан Герасимович.

— Скажите боцману, чтобы пятнадцать метров цепи в воде оставил. Что он там мышей не ловит? Уже нос по ветру валит, а он ни бе ни ме про якорь. Радикулит поберегите, радист! — пробурчал, не отнимая лица от экрана, Юрий Арсеньевич.

Радист крикнул команды боцману, прижал дверь и опять встал спиной к грелке.

«Хорошо ему, — озлобился Юрий Арсеньевич, — знай себе радикулит греет». Он глянул на лицо радиста, смутно белевшее у переборки, и понял, что уже совсем стемнело.

Ветер свистел в рубочных окнах, и, хотя Юрий Арсеньевич запустил оба гребных электромотора полными ходами враздрай, судно едва-едва разворачивалось носом к ветру.

По тому, как уменьшались глубины на эхолоте, можно было судить и без локатора, что судно быстро несет к островку.

Юрий Арсеньевич приказал боцману потравить цепь, и, когда «Арктур», развернувшись, рыскнул в другую сторону, они отдали второй якорь, уравняли обе цепи и остановили судно.

И тут щелкнул динамик переговорной связи, и вместе с шелестом снега и свистом ветра старпомовский голос беспокойно проговорил:

— Стоп! Стоп! Из-под винтов летит капуста!

— Какая глубина?

Старпом бросил микрофон.

По звонким ударам в репродукторе стало ясно, как силен ветер и на юте, как он там, у самой стенки, подхватывает и бьет о переборку висящий на шнуре микрофон.

— Вот колготит, куда глядят? — забеспокоился радист Силан Герасимович.

Он очень переживал, когда неаккуратно обращались с его хозяйством.

Юрий Арсеньевич выскочил на крыло мостика. С крохотных сугробиков на планшире тянулась по ветру непрерывная пленка снежной пыли.