Борис Романов - Капитанские повести

Алик, все так же стоя на коленях, выловил в льдистой воде конец фалиня, бормоча и со всхлипом втягивая воздух, прополз на берег, вытащил за собой фалинь. Витя Конягин, держа в руках отпорный крюк, прошел следом за ним.

— Теперь воду из рукавиц вытряхни да иди к мотору грейся, я тут сам без тебя справлюсь. Только блевотину с телогрейки счисть, Жила этого не любит.

Витя выбрал валун понадежнее, попробовал его пошевелить отпорным крюком, закрепил под шейку валуна фалинь.

Они по очереди согрелись помпой, откачивая воду из шлюпки, потом сгрудились пониже у мотора, кое-как подсунув к нему коченеющие ноги. Коля Жилин вытряхнул из пачки две сигареты, одну раскурил, другую аккуратно упаковал снова. У Вити Конягина и Алика курева с собой не было. Витя Конягин, втягивая дымок, раздувал ноздри и морщил от удовольствия свой замечательный нос; Алик сидел молча, поджав губы, уставившись в какую-то неведомую точку правее Колиной головы. Коля выкурил ровно треть сигареты, протянул ее Вите Конягину, Витя тоже искурил треть и толкнул Алика в плечо: на! Алик обернулся, в его застывающих синих глазах мелькнуло словно бы удивленно, но чинарик он все-таки взял. Это было для него, наверное, даже самоотверженным поступком, потому что он брезговал становиться в очередь на сигарету, не «якорил»; а когда не было что курить, ничего не курил. Поэтому ни еще в мореходной школе, ни на судне он не считался порядочным курякой, да и вообще, по правде, еще никем не считался…

— Ну вот, теперь нас трое Робинзонов Крузо, — сказал Витя Конягин, — только что за странная фамилия у нашего островка? Дристяной Баклыш? А, ребята? Я думаю так, что плыли тут когда-нибудь поморы, увидели, что остров сплошь белый, чайками засиженный, да и назвали Дристяной Баклыш. Как вы думаете?

Коля Жилин как будто ничего не расслышал, но Алик согласно покивал головой.

— Не, а все-таки мы так померзнем все, надо какую-никакую крышу сооружать, не снегом же белым укрываться… Что скажешь, Жила, золотая рыбка?

Коля Жилин пошевелился, пощупал двигатель, посмотрел на циферблаты и сбавил обороты.

— Зачем ты? — спросил Алик Юхневич.

Не обращая на него внимания, Коля перегнулся через борт, подставил ладошку под отливное отверстие системы охлаждения. Ладонь осталась такой же сухой, как была. Коля остановил двигатель. Стало тихо и слышно, как летит снег, неся на себе далекий звук судового тифона.

Стармех не очень торопился подниматься наверх; он знал, что ничего хорошего, кроме вполне справедливых вопросов о шлюпочном двигателе, он там не услышит. Но подниматься все-таки надо было. Стармех протер путанкой потеющие руки, крякнул и вошел в штурманскую рубку. Юрий Арсеньевич полулежал на диване, опершись спиной на стопку подготовленных к списанию лоций. Стармех сунул путанку в карман телогрейки и сочувственно посмотрел на капитана.

— Не смотри на меня с поволокой, дед! Почему мотор на шлюпке не работает, вот что мне интересно, Геннадий Федорович уважаемый, и что же тогда перед отходом делал в шлюпке третий механик? Садоводством он там занимался, что ли?

— Жилин парень надежный. Вернутся — узнаем, что почем там было.

— Хм, вернутся. Скорей всего, их еще выуживать катером придется, так что проверьте-ка сами, чтобы и на катере механическая сила не подвела…

Стармех переждал, пока прогудит в очередной раз тифон.

— Что же, мы вас так часто и подводим, да?

— Хватит и сегодняшнего раза, если это все из-за мотора, как вы считаете.

Стармех постоял полминутки, снова протер путанкой ладони и пошел проверять катер. Он не обижался на капитана, понимая его состояние, но в глубине души полагал, что кое в чем кэп и сам в этой истории виноват, ну, да это уж не наше дело, комиссия потом разберется, что почем. Однако мотор не должен был отказать, тут что-то другое…

Проводив взглядом квадратную спину стармеха и его добротную шею, Юрий Арсеньевич прикрыл веки.

«…Неправильно делаю. Что, дед специально мотор ломал? Он, конечно, сам себе на уме, но к делу относится предельно добросовестно, а я ему разносами только нервы дергаю. Распустился. В отпуск надо. Маячок на Баклыше с новогодней елкой сравнил, куда больше? Но старпом тоже хорош, флегма страшная. А что, я его характер не знаю? Сам на себя этот крест взвалил, наконец, раз навсегда, ну! А он парень преданный и судоводитель прекрасный, а я ору…»

— Кстати, старпом, что вы о бочке в журнале записали?

— Что утонула.

— И все?

— А что же еще-то, Юрий Арсеньевич, тут вон люди неизвестно где, и то…

— Ну, старпом, старпом! Это же не люди, а бочка. Если люди утонут, мы вообще с вами за них не рассчитаемся. А вот за бочку нам в любом случае надо отчитываться, она денег стоит, ее списывать надо, бумаги оформлять! А посему вы оставьте место внизу для сноски, потом запишете подробности.

— Понял.

«…Утонуть они не должны… Только бы не замерзли до утра, мороз не сильный, но ведь и снег и ветер. Ага, и звезд ночной полет. Обморозиться они могут, это почти наверняка, тем более Жилин в одних ботинках. Может, что изобретут в шлюпке на ноги намотать?.. Ох и взгляд у него, чернота — глаз не видно. Помотало по жизни парня. По третьему десятку давно валит, а он только-только в комсомол вступил… Учиться бы надо помочь, да все некогда. Всем некогда. Текучка сплошная. Работенка. Эх, мама родная, и надоело же все! А уж особенно дрянно такой невзрачной работой заниматься, глаза бы на нее не глядели. А кто ее делать будет, дядя Митя дворник, что ли?..»

Юрий Арсеньевич словно бы задремал. Но он не дремал, потому что в спину углом больно упирались твердые обложки лоций, да и вообще это была не дремота, а то тягучее состояние покорной усталости, которое наступает после часов жестокой нервотрепки, тогда, когда становится нечего больше делать…

Статистика мирового мореплавания утверждает, что количество аварий на море из года в год не уменьшается. Когда-то моряки взывали о помощи к небесам, шепча про себя молитвы под треск деревянных палуб, а теперь в духе времени тем же призывам в виде набора точек и тире внемлют автоматические приемники сигналов тревоги и бедствия. Море по-прежнему остается стихией, то есть пространством, наполненным случайностями.

Юрий Арсеньевич уже давно и не раз раздумывал обо всем этом и все время приходил к одному и тому же стоическому выводу, и хотя примириться с ним не мог, но помнил об этом всегда и старался не допускать у себя в жизни и у себя на судне никаких возможностей для случайности, скрупулезно перекрывая все намечавшиеся для того лазейки. Жить и плавать от этого становилось гораздо скучнее, но что же было делать?

«…Неужели Конягин не найдется что делать? Нет, Витя не должен подвести, на него вся и надежда. Жилин все же не матрос, а Юхневич — что Юхневич?..»