Борис Романов - Капитанские повести

— Сколько у них сигнальных ракет?

Старпом отрешенно ответил:

— Не знаю…

Юрий Арсеньевич отвернулся. Нет, все так, как полагалось предугадывать! Стоило только случиться происшествию, как тут же на первый план выперли разные необставленные, неучтенные и упущенные мелочи, вдруг разрастаясь необратимо, как раковая опухоль, вытесняя все остальное и знаменуя собой тайные пробелы в судовой службе, за которые не только могут строго спросить, — дело не в этом, — за которые потом самому будет стыдно.

— Кто же будет знать, сколько там ракет? Дядя Митя дворник, что ли, а, старпом?

Евгений Сергеевич ничего не отвечал, стоя в темноте рядом с боцманом.

Боцман пошевелился и сказал:

— Там аварийные фальшфейера должны быть в банках… Может, катер к спуску готовить, Юр-Арсенич?

— Готовьте, только полностью пока не расчехляйте. Да пусть стармех сюда придет.

Боцман обрадованно заторопился вниз.

«…Посылать катер пока тоже ни к чему. Что он найдет в темноте, в шторм да еще в снежном заряде? Но пусть на судне будет видимость действия, это отвлечет команду и попутно подготовит ее к тяжелой работе: с рассветом, очевидно, катер придется все же посылать. Больше ждать уже будет нельзя. Весьма вероятно, это нужно будет сделать еще раньше, как только будет мало-мальски подходящая видимость. Да, катер нужно готовить, молодец боцман…

…Всякие бывали обороты, но и этот хорош. Главное — трое. Не смешно, если с ними что-нибудь случится. И из-за чего? Из-за забытой всеми бочки!..

…Ну было бы дело, а то и дела-то нет! Как она мгновенно ушла! Впрочем, так всегда бывало. Ах, черт возьми, главное — трое. Только бы остались живы. Ну пусть поморозятся, если уж на то пошло, только бы не больше. И опять эта мелочная дребедень. Прогары! Боцман жмот, а ты почему сам не посмотрел, в чем моторист в шлюпку лезет? Фальшфейеры! А почему же ты старпома такого терпишь, если его насильно, да и то раз в полгода, можно заставить в шлюпках копаться? Мотор… Опять что-то недосмотрели!..»

Юрий Арсеньевич рванул дверь и шагнул в сугроб на мостике.

Он знал, что не был абсолютно хорошим капитаном на счету у начальства. Ему даже иногда казалось, что начальство специально придерживает мелкие недостатки в его работе при нем, зная о них, — чтобы при крупном промахе было к чему придраться и дать делу полный разворот и треск.

Но суть была не в этом. Он никак не мог привыкнуть к тому и примириться с тем, что вынужден был рисковать собой и людьми из-за никчемной, по его мнению, работы.

Он обошел верхний мостик и шлюпочную палубу, почти по колено в снегу. Ветер, как флагами, хлопал чехлами прожекторов и залезал под куцую капитанскую телогреечку — такую же, как у всей команды.

«…А ведь Конягин собачился на днях с боцманом, что телогрейка коротка; как-то он там, бедолага?..»

Ветер срывал с трубы и стлал по надстройкам приторный дым работающих дизелей. Внизу, в мутной черноте, плескалась вода. Снег полосами реял в свете подпалубных плафонов, и оставалось самое неприятное — только ждать.

Они втиснули Алика Юхневича в узкий промежуток между мотором и бортовым воздушным ящиком, потом Витя Конягин на животе перебрался через кожух мотора вперед и, стараясь не упасть и не ударить себя по зубам рукояткой, крутанул ее. Дизель застучал и вывернул шлюпку носом против волны. Витя Конягин, уже не обращая внимания на брызги и ветер, выпрямился в шлюпке, оперся о мотор, утвердил поплотнее ноги на настиле.

Теперь нужно было главное: снова увидеть огонек на Баклыше. Потом Витя догадался, что нелишне и послушать, может, заплещет бурун на камнях, и поднял наушники шапки. Необорванная тесемка с узелком больно хлестала его по шее и по щеке, и он стал придерживать шапку рукой; это было к лучшему, потому что не так продувало уши.

Витя не оборачивался к Коле Жилину, но знал, что тот следит за ним.

Через минуту, как раз в перерыве между гудками судового тифона, Витя услышал слабый звон и шорох шуги, выбрасываемой волнами на берег, и увидел неправдоподобно высоко слабенький отблеск огня на островке.

— Коля, держи еще право, вот так, смотри, да прибавь газу больше, а то мимо проносит!

Моторист не расслышал, что ему кричит Витя Конягин, но, посмотрев по его руке, сам увидел проблеск огня и прибавил подачу топлива на моторе сколько мог. Кажется, шлюпка начала продвигаться вперед… Да, они приближались к островку, потому что волна уменьшилась и стала заходить как-то сбоку. Днище неожиданно загрохотало по грунту. Коля выключил муфту сцепления и сбавил обороты. Прямо перед носом шлюпки круто вздымался темный и дымный от снега берег.

— А я-то думал, почему огонь так высоко, а мы, оказывается, совсем рядом были! — Витя орал и размахивал руками, не то от радости, не то стараясь согреться. — Эй, вставай, золотая рыбка, приехали!

Алик Юхневич, настороженно вертя головой, выкарабкался из отсека, вгляделся, выскочил в воду, поскальзываясь на камнях и обламывая припайный ледок, побежал на берег…

— Куда-й-то он, по нужде невтерпеж, что ли? — спросил Витя Конягин у Коли Жилина. Коля молчал, стаскивая набухший от воды правый ботинок. Голова, плечи и туловище его ходили ходуном.

— Эхе, Жила, так ты дуба дашь. Выжимай носки да ложи их на мотор, прибавь газу, чтобы пожарче было, а пока надень рукавицу на ногу! Да не так, золотая рыбка! — Витя Конягин сам растер Колькину багровую ступлю, натянул на нее рукавицу. — Чем бы тебе еще погреться?

— С-с-с-ти! — выдавил сквозь зубы Коля Жилин и, повернувшись, взялся за рукоятку отливной помпы.

— Вот умница, глядишь, и воду из шлюпки откачаешь. Кланяйся, кланяйся больше, чтоб хребтина не закостенела!

Смазка помпы загустела на холоде, ручка подавалась с трудом, но и это было к лучшему: двигая ее, Коля Жилин стал согреваться.

— Как нагреешься, мне оставь на развод, я ведь тоже костной да мясной, — сказал ему Витя Конягин и полез с кормы на нос. Нужно было думать и о зачаливании шлюпки, затем, что с обоих боков маленький островок огибала волнишка и добегала до шлюпки, постукивая ею по камням. Чего еще недоставало, так это чтобы их еще раз, снявши с грунта, отнесло и от острова.

Витя уложил в руке несколько колец фалиня, выпрямился, помедлил, угадывая в темноте, за что же удобнее зацепиться на берегу. Там, среди оснеженных валунов, появился, пошатываясь, Алик Юхневич.

— Эй, ну что, подходящая суша? Давай-ка фалинь к себе возьми, золотая рыбка, шлюпку подтянем. Веревку возьми, тебе сказано!

Фалинь, раскручиваясь, не долетел до берега, упал среди обледенелых камней в воду. Алик, поколебавшись, полез за ним, поскользнулся и упал на колени.

— Живей, шевелись, коли жить охота!