Джек Лондон - Мятеж на «Эльсиноре»

Словом, даже при самом большом преувеличении их запасов, по нашему мнению, они через неделю должны будут сдаться.

Мы уже больше не плывем. Вчера ночью мы, совершенно беспомощные, чтобы противостоять, слышали, как матросы опускали фалы и роняли на палубу реи. По совету мистера Пайка я несколько раз выстрелил наугад, в темноту, но, конечно, безрезультатно, если не считать того, что ответные пули ударялись об обшивку командной рубки. У нас сегодня даже никого нет у штурвала. «Эльсинора» лениво качается по спокойному морю, и мы несем регулярную вахту под прикрытием командной рубки и стальной мачты.

Мистер Пайк говорит, что за все время плавания у него не было такого отдыха. Мы по очереди с ним дежурили, хотя на вахте почти нечего делать: днем приходится стоять с винтовкой в руках за рубкой, а ночью прятаться вдоль кормы. За рубкой находится моя вахта, всегда готовая отразить нападение и состоящая из четырех человек: Тома Спинка, Вады, Буквита и Луи. А Генри, два японца-парусника и старик-буфетчик составляют вахту мистера Пайка.

Это он издал приказ, чтобы никто не показывался на баке. Вот почему, когда сегодня утром второй помощник появился из-за угла средней рубки, я выстрелил, и пуля, ударившись о железную стенку, на расстоянии фута от его головы, заставила его быстро прыгнуть назад. Чарльз Дэвис попробовал ту же игру и точно так же вынужден был отступить.

Вечером того же дня, после того как стемнело, мистер Пайк спустил блоки и тали на первый пролет мостика, снял их с места и спустил на корму. Таким же образом он поднял с кормы трап, ведущий вниз, на главную палубу. Мятежникам внизу придется покарабкаться, если им вздумается атаковать нас.

Я пишу эти строки во время моей вахты внизу. Я оставил мой пост в восемь часов вечера и в полночь снова иду на палубу с тем, чтобы остаться на вахте до четырех часов завтрашнего утра. Вада покачивает головой и говорит, что Блэквудская компания должна была бы уменьшить нам плату за проезд в первом классе – плату, которую мы внесли вперед. Мы вполне заработали наш проезд, – утверждает он. Маргарет весело переносит мятеж. Ей впервые в жизни приходится переживать мятеж, но она – до такой степени совершенная морская женщина, что кажется весьма опытной и в этом деле. Палубу она предоставляет первому помощнику и мне, но, признавая его превосходство как капитана судна, она хлопочет внизу и взяла на себя все интендантские, кухонные и спальные обязанности. Мы все еще остаемся в наших прежних каютах, а новых пришельцев она устроила в большой задней каюте, соорудив им постели из матросских вещей.

С одной стороны, с точки зрения ее личного самочувствия, ничего лучшего, чем этот мятеж, для нее нельзя было и придумать. Это отвлекает ее от мыслей об отце и заполняет работой часы ее бодрствования. Сегодня, стоя у открытого маленького люка, я слышал, как звенел ее смех, – звенел так, как в прежние дни, когда мы еще неслись по Атлантическому океану. Да еще она вполголоса напевает какие-то отрывки из арий во время работы… Сегодня же вечером, во вторую собачью [18]вахту, когда мистер Пайк, окончив обед, присоединился к нам на палубе, она заявила ему, что если он не заведет своего граммофона, то она будет играть на пианино. Причина такого решения – тот психологический эффект, который производят музыкальные звуки на голодающих мятежников.

Дни проходят, но ничего особого не случается. Мы не подвигаемся вперед. «Эльсинора», почти без парусов, кажется голой и идет по какому-то сумасшедшему курсу. Временами она выпрямляется носом по ветру, а иногда оказывается тем же носом против ветра, но все время она нерешительно и неопределенно кружится, все стараясь занять совершенно иное положение по сравнению с тем, которое занимает в данный момент. В качестве иллюстрации приведу следующий пример. Сегодня на рассвете она шла по ветру, как бы стремясь сделать поворот. В течение получаса она двигалась до тех пор, пока не очутилась носом против ветра. В течение второго получаса она снова умудрилась выровняться по ветру, и лишь к вечеру ей удалось стать к ветру левым бортом, но, добившись этого, она тут же немедленно повернула в сторону, в продолжение часа сделала полный круг и возобновила свою утреннюю тактику, пытаясь стать по ветру.

Нам ничего другого не остается делать, как охранять корму от нападений, которых все еще нет. Мистер Пайк больше по привычке, чем по необходимости, продолжает свои регулярные наблюдения, пытаясь определить местонахождение «Эльсиноры». Сегодня утром судно было на восемь миль восточнее своего должного курса, однако место, которое она занимает сегодня, отстоит на одну милю дальше того, где мы были четыре дня назад. С другой стороны, «Эльсинора», делая по семи или же восьми миль в день, ровно ничего не достигает, то есть абсолютно не подвигается вперед.

Верх «Эльсиноры» представляет весьма печальное зрелище. Там все – беспорядок и разрушение. Неубранные паруса неряшливо свисают с рей концами, которые при каждом толчке судна печально покачиваются. Единственная свободная от парусов – грот-рея. И счастье, что ветер и волны спокойны. В противном случае мятежникам на голову свалилась бы эта огромная тяжелая штука.

Вот какую вещь мы никак не можем понять. Неделя прошла, а мятежники не обнаруживают ни малейших признаков того, что они доведены голодом до состояния полной покорности. Несколько раз мистер Пайк расспрашивал об этом наших людей. Все, как один, начиная с повара и кончая Буквитом, клялись, что они ничего не знают о других запасах пищи, кроме небольшого количества продуктов в камбузе и бочонка с сухарями. Между тем, по всему видно, что матросы на баке вовсе не голодают. Мы видим дым от печки в камбузе и можем только убедиться, что у них есть продукты для того, чтобы их приготовить.

Уже дважды пытался Берт Райн заключить с нами перемирие, но оба раза его белый флаг, поднявшийся над средней рубкой, был обстрелян мистером Пайком. Последняя такая попытка состоялась два дня назад. Намерение мистера Пайка заключалось в том, чтобы взять их измором и довести таким образом до полной покорности. Но теперь он начинает беспокоиться по поводу их таинственного источника съестных припасов.

Мистер Пайк теперь сам не свой. Понятно, что он одержим манией мести второму помощнику. Мне часто случайно приходилось неожиданно ловить его на том, что он с искаженным лицом что-то бормочет либо скрежещет зубами и то сжимает, то разжимает свои огромные квадратные кулаки. Любой разговор он неизменно сводит к тому, как бы осуществить ночную атаку на бак, и беспрестанно расспрашивает Тома Спинка и Луи о том, где может спать тот или иной матрос. Но сущность всех этих вопросов заключается в одном: где может спать второй помощник?