Патрик О'Брайан - Гавань измены

Понто пересек двор, понюхал Стивена самым оскорбительным образом, избегая его ласки, и отошел, бросившись к светлячкам со вздохом отвращения. Вскоре он принялся вылизывать свои интимные места с громким чавканьем, заглушившим очередное пианиссимо флейты, и Стивен полностью потерял нить мелодии.

Мысли его унеслись к светлячкам, которых он знал, светлячкам американским, и рассказу энтомолога из Бостона об их манере поведения. По словам этого джентльмена, разные виды подают различающиеся сигналы, показывая свою готовность к спариванию — вполне понятная и достойная одобрения практика. Чего не скажешь о том, что поведением некоторых самок, скажем, вида А, движет не любовная страсть, а обычная прожорливость, они имитируют сигналы вида Б, чьи самцы, ничего не подозревая, слетаются не к светящемуся брачному ложу, а на мрачный стол мясника.

Музыка закончилась, послышались вежливые хлопки. Миссис Филдинг поднялась из-за инструмента и встретилась со Стивеном, когда тот подошел принести свои извинения.

— Ох, ох, — воскликнула она, взглянув на его ноги, облаченные только в чулки. — Вы забыли ботинки.

— Миссис Филдинг, моя дорогая, — сказал он, — Пока жив, я никогда не забуду их надеть, просто они причиняли мне чудовищные мучения. Но я полагал, что мы достаточно хорошие друзья и можем не так строго придерживаться норм этикета.

— Разумеется, — ответила она, ласково сжимая его руку. — Я безусловно тоже сняла бы туфли в вашем доме, если бы они причиняли мне боль. Вы со всеми знакомы? С графом Муратори, полковником О'Харой? Ну конечно, знакомы. Проходите и выпейте бокал холодного пунша. Давайте ваши туфли, я поставлю их в спальне.

Она проводила его в дом, где Стивен действительно увидел чаши с пуншем вместо традиционных кувшинов с лимонадом. И нововведения на этом не заканчивались: место печенья по-неаполитански заняли анчоусы на ломтиках хлеба, намазанных ярко-алой пастой. Кроме того, миссис Филдинг несколько часов провела в кресле парикмахера и у хорошо освещенного зеркала, сделав все возможное, чтобы улучшить и без того прекрасный цвет лица.

Стивен, чью голову занимали мысли о собственных ногах и скверно отрепетированной сонате, которую ему предстояло играть, хотя он не вполне это осознавал, заметил, что миссис Филдинг надушилась и оделась в огненно-красное платье с глубоким вырезом. Чего он не одобрял.

Вид красивой, частично обнаженной груди волновал многих мужчин — Джек Обри часто выглядел смущенным — и Стивен считал жестокой несправедливостью со стороны женщины разжигать страсть, которую она не намерена удовлетворять. Неодобрительно он относился и к пуншу: тот оказался чересчур крепким. А когда он попробовал красную пасту, у него вновь перехватило дыхание.

Помимо остроты в ней угадывался вкус чего-то знакомого, но чего именно, Стивен так и не смог определить за несколько минут размышлений, и это казалось невероятным. Поскольку того требовали правила поведения в обществе, он похвалил пасту миссис Филдинг, заверив, что жгучий ингредиент — подлинная амброзия. Он съел еще одну порцию, чтобы удостовериться, и пошел обмениваться любезностями с остальными гостями.

Ему показалось, что атмосфера этого вечера не такая, как обычно, и это опечалило: пропала характерная легкая веселость, возможно, потому что Лаура Филдинг слишком старалась, будто она уже на грани, а, возможно, из-за того, что, по крайней мере, некоторые мужчины уделяли больше внимания ей, чем музыке.

Но когда Джек Обри подошел к нему и сказал: «Вот ты где, Стивен. Наконец пришел. Как прошло твоё погружение?», то жизнерадостность вернулась вместе с воспоминаниями об этом замечательном событии, и Стивен ответил:

— Клянусь, Джек, это лучший в мире колокол! Как только его опустили в воду с борта «Эдинбурга», капитан Дандас, этот почтенный, достойный человек, окликнул меня сверху, чтобы узнать, решился ли я погружаться, ведь в таком случае он станет моим напарником, поскольку, — тут он понизил голос, — проклянет себя, если позволит мне совершить это в одиночку, и...

— Дорогой доктор, я не помешаю? — спросила Лаура Филдинг, протягивая партитуру.

— Ничуть, мэм, — заверил Стивен, — я просто рассказывал капитану Обри о моем водолазном колоколе, моем новом водолазном колоколе.

— О да, да! Ваш водолазный колокол, — сказала она. — Как бы мне хотелось послушать о нем. Давайте поскорее покончим с музыкой, и вы расскажете о нем в спокойной обстановке. Жемчуга, русалки, сирены...

Они исполняли сонату для виолончели Контарини всего с одним пассажем в нижнем регистре, и обычно Лаура Филдинг всегда изумительно играла свою партию, будто гармония для нее столь же естественна, как дыхание, а музыка лилась из нее, словно вода из родника. Но в этот раз они едва сыграли вместе десять тактов до того, как она выдала настолько фальшивый аккорд, что Стивен поморщился, а Джек, Муратори и полковник О'Хара удивленно подняли брови и стиснули губы, а пожилой командор-итальянец довольно громко произнес:

— Ай-ай-ай.

После первой ошибки она сосредоточилась — Стивен видел, как Лаура склонила симпатичную голову над клавишами, её мрачное, напряженное выражение лица, закушенную нижнюю губу — но старательное исполнение абсолютно не подходило ее стилю, и она посредственно отыграла свою часть, то сбиваясь с ритма, то попадая не в ту ноту.

— Прошу прощения, — сказала она, — постараюсь исправиться.

К сожалению, сбыться этому оказалось не суждено. Адажио требовало четкого акцентирования на нотах, но понапрасну. Пару раз миссис Филдинг посмотрела на Стивена извиняющимся взглядом, пока совсем уж дикая ошибка не остановила его смычок в воздухе, а она, сложив руки на коленях попросила:

— Может, вернемся к самому началу?

— Да, конечно.

Но и эта попытка закончилась провалом: они медленно убивали бедного Контарини. Мэтьюрин теперь играл так же плохо, как и его партнерша, поэтому, когда со звонким «памм» на второй трети адажио струна «ля» лопнула, все вздохнули с облегчением.

Позже полковник О'Хара сыграл несколько современных произведений на фортепиано с поразительным неистовством и страстью, но по-настоящему исправить вечер после их провала так и не удалось.

— Миссис Филдинг не в духе, — заметил Стивен, стоя у лимонного дерева с Джеком Обри, — в неподходящем расположении духа, точнее говоря, — добавил он, поскольку она постоянно с кем-то беседовала и смеялась.

— Да, — согласился Джек, — она скорбит по мужу, несомненно, говорила о нем утром.

Джек с доброжелательностью и состраданием смотрел на нее сквозь листья: он всегда ценил тех женщин, что отказывали ему вежливо, а Лаура Филдинг, хотя и несколько встревоженная, в этот вечер была необычайно хороша в своём пламенеющем платье.