Джеймс Купер - Мерседес из Кастилии, или Путешествие в Катай

— Теперь Озэма христианка? — спросила вдруг принцесса так наивно и просто, что все переглянулись с печалью и удивлением.

— Да, дочь моя, теперь господь в своей милости услышит твои молитвы, — ответил прелат. — Обратись к нему в сердце своем, и твоя близкая кончина будет тиха и радостна.

— Христиане не женятся на язычницах? Христиане женятся только на христианках?

— Мы тебе часто говорили об этом, бедная моя Озэма, — отозвалась королева. — Нельзя венчать язычницу и христианина, — Христианин сначала женится на самой любимой сеньоре?

— Конечно. Иначе его брак будет нарушением обета и насмешкой над богом.

— Так Озэма поняла. Но он может жениться на второй жене, на младшей жене, не самой любимой. Луис женился на Мерседес, первой жене, самой любимой. Теперь пусть женится на Озэме, второй жене, младшей! Он любит Озэму больше всех после Мерседес! Озэма теперь христианка, теперь можно. Скорей, архиепископ, сделай Озэму второй женой Луиса!

Изабелла горестно застонала и отошла в дальний угол часовни, а Мерседес, обливаясь слезами, упала на колени, спрятала лицо в изголовье больной и начала горячо молиться за спасение ее души. Один архиепископ отнесся к наивности только что окрещенной им принцессы без всякой жалости и снисхождения.

— Святое крещение, которое ты приняла, нечестивая женщина, может тебя спасти, но ты сама себя губишь! — резко сказал он. — Ты высказала греховное желание, а времени для покаяния у тебя мало. Ни один христианин не может иметь двух супруг, и перед богом и церковью нет ни первых, ни вторых жен, ни старших, ни младших. Ты не можешь быть его второй женой, пока жива первая!

— Женой Каонабо — нет, Луиса — да! Пятьдесят жен, сто жен может быть у милого Луиса! Разве нет?

— Нет, говорю я тебе, несчастная, заблудшая душа! — вскричал архиепископ. — Нет, нет и тысячу раз нет! Никогда, слышишь ты? Сам твой вопрос осквернил эту часовню, наполненную святыми реликвиями! Да целуй, целуй свой крест и умиляйся душой в скорбях, потому что…

— Довольно, сеньор архиепископ! — оборвала его маркиза де Мойя, и благородный гнев прозвучал в ее голосе. — Та, кого вы хотели ранить, вас больше не слышит, ее чистая душа отлетела к более милосердному судье, нежели вы. Озэма умерла!

Да, Озэма умерла. Пораженная жестокими словами прелата, не в силах разобраться в путанице новых для нее церковных догм и старых туземных представлений, она скончалась, когда рухнула ее последняя надежда на счастье с Луисом.

Для Изабеллы эта смерть была ударом, омрачившим радость торжества и поохладившим на время ее религиозное рвение. Но если бы только она могла предвидеть все жестокости и злоупотребления, какими в дальнейшем сопровождалось распространение христианства во вновь открытых странах! Смерть Озэмы была своего рода предвестием крушения всех ее добрых намерений и надежд.

Блестящий успех путешествия Колумба привлек к искусству мореплавания всеобщее внимание. Теперь оно было в почете! Уже никто не считал его занятием, недостойным дворянина, и тем паче низким ремеслом. Та самая склонность, за которую дона Луиса раньше порицали, теперь все чаще ставилась ему в заслугу. Хотя его истинные отношения с Колумбом оставались скрытыми от глаз невнимательных современников — точно так же, как они ускользнули от поверхностных историков, — уже тогда его любовь к морю оценили по заслугам, ибо большинство знатных людей с подобными же возможностями в те времена довольствовались только приключениями на суше.

Океан, если можно так выразиться, вошел в моду. Те, кто видел его необъятные просторы лишь с берегов матери-земли, теперь взирали на бывалых мореходов, как взирают на прославленных рыцарей юнцы, еще не носившие шпор. Многие дворяне, чьи владения располагались на берегах Средиземного моря или Атлантики, обзаводились небольшими каботажными судами — яхтами XV века — и совершали на них плавания вдоль славных берегов Старого Света, стараясь получить от этого похвального времяпрепровождения как можно больше удовольствия. Нельзя сказать, чтобы всем это удавалось, потому что баркас или фелюга были слишком тесны для широких замашек обитателей замков или королевских дворцов. Но дерзания были в духе времени, и уже никто не решался порицать даже самых отчаянных смельчаков, ибо их поддерживало государство.

Соперничество между Испанией и Португалией тоже в немалой степени поощряло мореплавание. Теперь какому-нибудь искателю приключений гораздо охотнее прощали причуды и сумасбродство, нежели знатному юноше, никогда не ступавшему на палубу корабля, страх перед морем. Между тем время шло и события свершались своим чередом.

Почти в самом конце сентября у выхода из пролива, отделяющего Африку от Европы, — там, где волны Средиземного моря сталкиваются с могучими валами Атлантики, — восходящее солнце озаряло с десяток парусов на водной синеве. Все они медленно двигались в разных направлениях, подгоняемые легким сентябрьским ветром, Но нас интересует лишь одно из этих судов, которое хотя бы вкратце стоит описать.

Это была небольшая фелюга с латинскими парусами, пожалуй, самыми живописными из всех придуманных парусными мастерами. Сейчас паруса фелюги стояли так, что никакой художник не мог бы выбрать более удачное положение: она летела по ветру, раскинув над обоими бортами высокие остроконечные полотнища, словно огромная белокрылая птица, опускающаяся в свое гнездо. В строении ее чувствовалась поразительная симметрия, а корпус отличался красотой и гармоничностью линий. Суденышко сверкало чистотой и совершенством отделки, говорившими о том, что оно принадлежит какому-то знатному владельцу.

Называлось судно «Озэма», и на нем плыл граф де Льера со своей молодой женой. Луис многому научился за время странствий по морям и теперь сам командовал судном, хотя тут же, на палубе, с важным видом расхаживал Санчо Мундо, который по званию да и по сути дела был настоящим капитаном фелюги.

— Да, да, добрый Бартоломе, закрепи якорь получше! — проговорил Санчо, когда во время очередного обхода он очутился на носу. — Хотя сейчас ветерок легкий и погодка тихая, кто знает, чем встретит нас Атлантика, когда проснется! Во время нашего славного плавания в Катай отсюда мы шли — лучше не придумаешь, зато, когда возвращались, словно все дьяволы сорвались с цепи! Донья Мерседес, как видишь, чувствует себя на корабле как дома. А что касается графа, то никто никогда не знает, куда и на сколько он отправляется. Так что, может быть, впереди всех нас ждут слава и золото. С таким благородным капитаном не пропадешь! Надеюсь, никто не забыл запастись соколиными бубенчиками, которые в далеких странах помогают собирать доблы не хуже, чем колокола Севильского собора собирают верующих?