Джеймс Купер - Мерседес из Кастилии, или Путешествие в Катай

Как раз в эту минуту Колумб и Луис снова поднялись на , полуют, чтобы бросить последний прощальный взгляд на исчезающие берега Испании. Неподалеку от них два матроса сращивали перетершийся трос. Они сидели прямо на палубе, чуть в стороне, как бы из уважения к адмиралу, и сначала тот их не заметил.

— Вот и солнце скрылось за волнами необозримого океана, сеньор Гутьерес, — заметил Колумб, который из осторожности всегда пользовался одним из вымышленных имен Луиса, когда кто-либо находился поблизости. — Солнце покинуло нас, друг мой Педро, но оно продолжает свой путь, и в этом я вижу доказательство шарообразной формы земли, а также того, что, плывя на запад, мы непременно достигнем берегов Катая.

— Я всегда охотно склоняюсь перед мудростью ваших планов, предположений и помыслов, сеньор дон Христофор, — ответил Луис де Бобадилья, строго соблюдавший почтительность в обращении к адмиралу. — Но, признаться, я не вижу никакой связи между круговоротом солнца и местоположением Катая или дорогой, по которой следует к нему плыть. Мы знаем, что великое светило нескончаемо совершает свой путь по небесам, что утром оно поднимается из моря и уходит на ночь в свою водяную постель. Если мы это видим в Кастилии, то же самое, наверное, увидим и в Катае. Только почему круговорот солнца должен предвещать нам успех или неудачу?

Непонятно!

При этих словах оба моряка прекратили работу и с любопытством уставились на адмирала, ожидая его ответа. Заметив их, Луис узнал в одном Пепе и кивнул ему; другого он, кажется, встречал впервые.

По виду это был заправский моряк того времени, или, как сейчас говорят в Европе, настоящий морской волк. В это понятие обычно вкладывается представление о человеке, полностью слившемся со своей морской профессией, которая наложила отпечаток на все его привычки, внешность, мысли, язык и даже мораль. Ему можно было дать лет пятьдесят. Приземистый, широкоплечий, мускулистый и в то же время очень подвижный, он был, как говорится, грубо скроен, да крепко сшит; его простое лицо с угловатыми, тяжелыми чертами светилось лукавством, за которым угадывались природный юмор и сильная воля. Колумб сразу признал в нем первоклассного матроса, и не только по виду, но и по делу, которым тот был занят, потому что сращивание, или, по-морскому, сплесневание канатов доверяют лишь самым умелым и опытным членам команды.

— Непонятно? — переспросил адмирал, тоже бросив взгляд на двух моряков. — Что ж, я объясню вам, сеньор. Солнце ведь не зря и не без толку ежедневно обходит землю. Трудно вообразить, что такое благодатное и щедрое светило растрачивает свое тепло и свет понапрасну. И, наоборот, если мы представим — а я в этом уверен! — что день вслед за ночью все время движется на запад, что солнце всегда изливает свои живительные лучи на землю и покидает одну страну лишь для того, чтобы осветить другую, тогда вся система обретет законченность и гармонию. То самое солнце, что уже ушло от нас, еще освещает Азорские острова. А поутру его увидят где-нибудь на востоке, Смирне или в Греции, на час с лишним раньше, чем оно взойдет над нами. В природе нет ничего бесполезного или неразумного, а потому я уверен, что солнце, покинувшее нас, вскоре будет светить над Катаем, за ночь пройдет над всем обширным Азиатским материком и, обойдя кругом землю, снова пошлет нам свой утренний привет. Короче говоря, друг мой Педро, мы на своих каравеллах совершаем тот же самый путь, что солнце в небесах, только помедленнее да поскромнее. И, если бы у нас было довольно времени, мы оба обошли вокруг всего земного шара и вернулись в Испанию с востока, через земли персов и татар.

— Значит, залог нашего успеха в шарообразной форме земли? — спросил Луис. — Я правильно вас понял?

— Совершенно правильно, сеньор де Муньос! — ответил адмирал. — И я буду весьма огорчен, если хоть один человек на борту моих каравелл в этом еще сомневается. Да вот, кстати, два матроса, они, наверно, слышали наш разговор! Давайте их спросим: мнение опытных моряков всегда полезно знать… Это с тобой я разговаривал на берегу вчера вечером? — обратился Колумб к более молодому матросу. — Тебя, кажется, зовут Пепе?

— Так точно, сеньор адмирал! Для меня великая честь, что ваша милость меня заметили и запомнили…

— Как же не запомнить такое честное лицо! Видно, и сердце у тебя столь же честное, и я уверен, что в случае чего смогу на тебя положиться.

— Не сомневайтесь, ваша милость! Вы для меня не просто сеньор адмирал! Человек, который сумел уговорить мою Монику, для меня все равно что король!

— Благодарю, честный Пепе, я тебя не забуду. А ты, приятель, — продолжал Колумб, обращаясь ко второму моряку, — как твое имя? Похоже, тебя никакая буря не испугает!

— Ваша правда, благородный адмирал, волны мне нипочем, и имя у меня тоже есть! — ответил моряк с видом человека, который за словом в карман не полезет. — Правда, я обхожусь без «дон» или «сеньор», — ничего не попишешь! А зовут меня по-разному. Приятели, когда торопятся, зовут просто Санчо, а когда у них есть время для церемоний, прибавляют еще Мундо note 55 Note55 Рангоут — деревянные детали, служившие для несения парусов: мачты, рей и т.п. , так что полное мое имя Санчо Мундо.

— Довольно высокое имя для такого коротышки! — улыбаясь, заметил Колумб; он знал, что верные друзья среди команды могут ему еще очень пригодиться, а потому, не теряя достоинства и не опускаясь до ненужной фамильярности, иногда снисходил до грубоватых шуток, которые нравились морякам. — Удивляюсь, как у тебя хватает смелости называться так громко!

— А я и то говорю своим приятелям, что Мундо — это не имя, а мой титул, который превыше всех королевских титулов. Весь мир куда больше любого королевства!

— Твои родители тоже звались Мундо? Или ты сам придумал себе такое имя, чтобы дерзить, когда с тобой разговаривает адмирал?

— Что до почтенных моих родителей, то вы их лучше сами спросите, сеньор адмирал, потому что я не знаю, как они звались и было ли у них имя вообще. Говорят, что, когда мне стукнуло всего несколько часов от рождения, меня нашли в старой корзине у ворот корабельной верфи нашего старого…

— Это уже неважно, друг мой Санчо, — прервал его Колумб. — Тебя нашли, и корзина служила тебе колыбелью, — вот и весь сказ!

— Нет, ваша милость, для меня как раз очень важно, где меня нашли. Ну, да будь по-вашему! Раз уж никто толком не знает, куда мы плывем сейчас, то не все ли равно, откуда мы приплыли когда-то? Те, кто назвал меня Мундо, дали мне весь широкий мир в наследство, вот я и стараюсь оправдать свое имя.

— А ты давно сделался моряком, Санчо Мундо, если уж ты хочешь так называться?

— Так давно, что теперь на суше меня просто тошнит и кусок не идет в горло! От ворот корабельной верфи до пристани всего три шага, так что, наверное, меня прямо в корзине отнесли на какую-нибудь каравеллу. Как и когда это случилось, никто точно не помнит. С тех пор я покорился своей судьбе и едва приду в порт, как опять спешу выйти в море.