Т. Креве оф Барнстейпл - Федька-Зуек — Пират Ее Величества

Таггарт выслушал с кривой горькой усмешкой и ответил:

— Огромное спасибо, господин доктор, за откровенность. Я чутьем все то и ощущал, что вы столь толково изложили, ну а теперь уж знаю точно. А коли так — не окажете ли вы мне последнюю любезность: помнится, по законам вашего славного королевства, чтобы завещание было неоспоримо, нужен свидетель, не состоящий с завещателем в отношениях… Подождите мгновение, сейчас приведу дословно… Ага, вот: в отношениях родства, свойства, вассалитета, услужения, серважа или рабства. Так, господин нотариус?

— Буквально так! Знаете, господин Таггарт, если бы после приведения этой цитаты вы заявили бы, что являетесь членом юридического факультета нашей Сорбонны или вашего славного Оксфордского университета, — я бы поверил без малейшего колебания!

— И ошиблись бы. Но к делу, господа.

…Он разделил все свое имущество на две половины и одну скрупулезно распределил меж многими лицами: вина из поставца — по бутылке на каждого — прежним соплавателям, которых душеприказчику, писарю коронных магазинов Эдмунду Дрейку надлежало раздать, за каковые труды ему причиталось из наследства Священное писание на греческом языке и кирпич из развалин Соломонова храма в Иерусалиме. Домик в Плимуте и находящуюся в нем одежду — сестре, Милдред Корни, в девичестве Таггарт, и так далее.

Другая, главная часть его имущества, в завещании не делилась меж разными людьми: «А принадлежащий мне барк „Нэнси“, двадцатипятитонный, приписанный к порту Плимут, со всем, что на нем находится, как принадлежащим к кораблю (запасные паруса, канаты, дельные вещи и прочее), так и не принадлежащим (как-то: книги, вино, груз в трюме и прочее) завещаю в полную собственность, владение и управление Фрэнсису Дрейку, несовершеннолетнему, сыну Эдмунда Дрейка из Чатама, в уверенности, что сей высокоталантливый и разумный молодой человек сумеет сим имуществом распорядиться наилучшим образом. Святой Георг, покровитель британцев, помоги ему в этом!» Ну, а дальше подписи и печати и все, что полагается.

Когда процедура была завершена и все ее участники попивали подогретый портвейн из бортовых запасов Таггарта, тот пошутил уж вовсе неприлично:

— Эх, упустил я одну мелочь! Думал, что все-все учел, — а оказалось, нет. Фрэнсису ведь должно же причитаться хоть какое-то вознаграждение за хлопоты по перевозке в Англию моего праха и связанные с этим неприятным делом издержки?

Доктор — осталось неизвестным, то ли такой он был замечательный, то ли поднаторел за время мора — ошибся на один день всего в сроках — Таггарт пробыл в своей памяти не четыре-пять, а три дня. И три дня лежал в бреду. И потом тихо преставился со словами:

— Теперь можно спокойно помереть: у Англии есть и надлежащая королева, и парни, достойные нести шлейф за нею, а то и королевский меч впереди в процессиях…

Слово «процессиях» он выговаривал трудно, деревенеющим уже языком, последний слог был уже просто нечленораздельным, гаснущим шипением — но и то ведь значило, что помер в своем уме, вернувшемся к нему за несколько минут до смерти.

Так Фрэнсис стал капитаном и судовладельцем в одночасье — ему едва тогда исполнилось шестнадцать лет.

Он потерял гораздо больше, чем первого капитана. Ибо и мировую историю он знал в изложении Таггарта, и географию, как тот ее понимал, и понятия о природе разных стран впитал тоже не из школьных уроков, а из рассказов Дэйвида. В сущности, Фрэнсис ведь был почти неучем, если подойти с обычными мерками даже не нынешнего, а того времени. Но знаний, переданных ему Таггартом, вполне хватило, чтобы прожить с ними целую жизнь, совершать открытия, одерживать победы и не только самому наживаться, но и обогащать страну (были в жизни моего героя годы, когда удельный вес его личного вклада в государственный бюджет Англии был равен вкладу нефтяной промышленности в госбюджет СССР застойного периода! То есть решающим был!).

Удалось это Таггарту только потому, что, по счастливой для Англии и самого Фрэнсиса случайности, «спектр» познаний его первого капитана совпал со спектром, потребным мореплавателю мирового масштаба, — раз, и с кругом интересов необразованного, хотя и талантливого, щенка — будущего адмирала Дрейка, во-вторых. Проще говоря, Дрейк нутром знал, что ему нужно, и искал не знаний как таковых (в Англии были пираты, одержимые научной любознательностью, — Уильям Дампир, к примеру, или, в известной степени, — младший современник Дрейка, Томас Кавендиш. Но Дрейк к их числу не принадлежал), а знаний, необходимых для достижения его целей. А цели эти были ясными уже в те годы, и им он следовал всю свою жизнь. Это — сокрушение морской мощи Испании или хотя бы посильное ее ослабление, далее — усиление Англии и личное обогащение.

Можно спорить о порядке размещения этих трех приоритетов. Но определились они рано и с тех уже пор не менялись.

В некоторых отношениях Фрэнсис был удивительно косным. Так, он цеплялся за испанские моды и чурался немецких — поэтому никогда он не носил берет, даже когда его залихватская шляпа с загнутыми полями прочно вышла из моды. Хотя вообще-то за модой следил и любил быть хорошо и «современно» одетым.

В 1561 году жизнь большой и все еще увеличивающейся семьи пастора (формально — писаря, в прошлом пастора, но по сути-то он никогда не переставал быть протестантским проповедником, пастырем блуждающих в сумраке душ) Эдмунда Дрейка изменилась к лучшему, и круто притом к лучшему! Эдмунд уж и не надеялся на изменения к лучшему. Ну да, он незаурядный проповедник — и власть теперь наша, протестантская. Только ведь вакантных приходов нет и не будет. Все оказались заняты гибкими людьми, при прежней королеве католиками, хотя и не ярыми, не такими, что в костер людей пихали за малейшее несогласие, а добропорядочными и умеющими держать нос по ветру людьми. Как только власть переменилась, они без колебаний отреклись от католичества и стали верно служить новой власти по иному ритуалу. Каждый из них ни в чем конкретно не виновен. Ну разве что в бесхребетности. Так это же свойство характера, а за характер не карают.

Но тут вдруг скончался один из таких вот, гибких. И Эдмунду предложили место викария в Кенте, на самом юго-востоке Англии, милях в пятнадцати от Чатама на юг. Конечно же, он с радостью согласился! Очень уж тяжело в городе с большой семьей. Все приходится покупать — молоко, муку, сало, масло, свечи, дрова… Никакой заработной платы не хватит, тем более скромной писарской. А тут — деревня! Можно развести и коров, и овец, и птицу всякую, и хотя бы кроликов. Огород сажать, сад заложить… Впрочем, сад оказался в наличии — чудесный, благоуханный, зрелый, плодоносящий яблоневый сад, в глубине которого скрывался старый каменный дом. Достаточно просторный даже и для его семьи, крытый, как и старенькая церквушка, сизыми плитками колотого сланца-шифера, от старости позеленевшими. Дай Бог здоровья и долгих лет жизни Ее Величеству — если будет так, второй Кровавой Мэри не быть. А тогда… Господи Боже ты мой, как прекрасно было бы жить тут и жить, состариться в яблоневом саду, умереть и быть похороненным здесь же, перед церковью…