Отто Гофман - На Диком Западе. Том 3

При всем том вскоре оказалось, что затея Стакпола в этом случае оказалась неудачна: для беглецов было бы гораздо выгоднее, если бы он, по крайней мере, в течение первого часа бегства вел отряд по прямой дороге, вместо того, чтобы терять драгоценное время, пробираясь по непроходимым чащобам. Беглецы вышли теперь из кустарников и вступили на узкую тропинку, протоптанную буйволами. Она вывела их к глубокому оврагу, и они увидали сверкавшую на солнце реку, через которую должны были переправиться.

— Вот, прекрасная леди! — воскликнул Ральф ликуя. — Вот переправа! Вода тут настолько мелка, что вы не замочите даже своих подошв. Теперь наша взяла, и мы можем осмеять краснокожих! Ку-ка-ре-ку! Ку-ка-ре-ку!

С этими словами, которые ясно и громко раздались в лесу, Ральф направился было к спуску, как вдруг ликующий крик его оборвался и заменился криком ужаса. Ружейная пуля, пущенная из кустарника в полусотне футов от отряда, просвистела у него в волосах и даже вырвала из них клок. В то же мгновение грянула еще дюжина выстрелов, и полтора десятка дикарей выскочили с громкими криками из-за кустов. Трое из них схватили поводья лошади Эдит, шестеро бросились на Роланда, и прежде чем он успел шевельнуться, его повалили и связали. Хотя и ошеломленного, Ральфа оказалось захватить труднее. Четверо индейцев бросились к нему с поднятыми ножами, радостно восклицая:

— Вот, конокрад! Вот он, Стакпол!.. Теперь-то уж мы тебя не отпустим! Зажарим на большом костре!

— Разрази меня гром, — прорычал Ральф, — так легко я не поддамся!

Он выстрелил из своей винтовки наугад, одним прыжком скрылся в ближних кустарниках, за которыми находился довольно крутой обрыв, и убежал с быстротою оленя. Вслед ему раздались выстрелы, и трое или четверо индейцев немедленно бросились преследовать его. Их крики, все удалявшиеся, перемежались с победным ликованием дикарей, оставшихся с белыми. Роланд был как бы оглушен; он видел, как индейцы попирали ногами старого окровавленного Цезаря, как стащили с лошади мертвенно-бледную, лишившуюся чувств сестру… Гнев наполнил его сердце… Он стал делать отчаянные, но напрасные усилия, чтобы освободиться от пут. Но ничего не достиг, лишь вызвал насмешки своих врагов, которые с варварским удовольствием смотрели, как он мучался. Еще крепче связали они его и прикрутили ему руки к спине ремнями из буйволовой кожи так, что он едва не взвыл от боли.

Впереди ему предстояли еще другие, более жестокие муки. Он видел, как полно ужасом бледное лицо его любимой сестры, — видел, как умоляюще она протягивала к нему руки, — видел грубую радость бессердечных дикарей, и ожидал каждую минуту, что голова ее будет раздроблена томагавком. Он даже хотел просить о пощаде и милосердии, но отчаяние отняло у него голос, и он лишился чувств, впал в полное забытье. Так пролежал он некоторое время, к счастью для себя не видя и не понимая, что происходило вокруг.

Когда Роланд пришел в себя, все вокруг него совершенно переменилось. Громкое издевательское ликование диких замолкло, и ничто, кроме шума листвы и журчания воды, не нарушало тишины этой глуши. Дикари тоже исчезли, и Роланд, осмотревшись вокруг, не увидел ни одного живого существа, кроме маленькой птички, порхавшей в ветвях над его головой. Роланд по-прежнему был связан, и в голову ему закралась страшная мысль, что у дикарей возникло свирепое намерение оставить его томиться здесь, в пустыне, одиноким и беспомощным. Недолго было, однако, это опасение, потому что, когда он сделал отчаянное усилие, чтобы освободиться от своих уз, то почувствовал как сдавили его шею, и чей-то голос прохрипел на ухо:

— Длинный Нож, лежать тихо! Увидишь, как Пианкишав убивает братьев Длинного Ножа. Пианкишав — великий воин.

Роланд с трудом повернул голову и увидел в кустах за собою старого воина, взгляд которого то с равнодушной жестокостью дикой кошки следил за ним, то обращался к склону горы, где происходило что-то необычное. Роланд, который все еще ничего не понимал, хотел обратиться за разъяснениями к своему сторожу, но едва открыл он рот, как дикарь приложил блестящий меч к его горлу и выразительно сказал:

— Если Длинный Нож начнет говорить, то тут же и умрет! Пианкишав сражается с братьями белого! Пианкишав — великий воин!

Роланд замолчал и предался своим грустным мыслям. Вскоре, однако, они были прерваны отдаленным шумом, который Роланд сначала принял за топот стада буйволов, пока не заметил, что шум производили лошади, скакавшие во весь опор по каменистой тропинке, на которой он был взят в плен. Его сердце забилось в радостной надежде: кем же могли быть эти всадники, как не отрядом храбрых кентуккийцев, быть может, призванных Натаном к нему на помощь. Легко мог он себе теперь объяснить исчезновение индейцев, засевших вновь в свои засады в виду приближения воинского отряда.

— Прячьтесь теперь, мерзавцы, — пробормотал капитан сердито. — На сей раз вы уж не уйдете; теперь вы имеете дело с воинским отрядом, а не с испуганными, бежавшими от вас женщинами!

В волнении попробовал он поднять голову вверх, чтобы как можно скорее увидеть приближавшихся союзников. Против его ожидания, попытка его была остановлена краснокожим, сказавшим ему с язвительной ухмылкой:

— Так, теперь ты можешь увидеть, как Пианкишав снимает скальпы с черепов твоих братьев! Пианкишав — великий воин, Длинный Нож — прах, ничто!

Несколько раз повторял индеец эти слова; Роланд же тем временем внимательно осматривал местность, которая, вероятно, должна была вскоре сделаться ареной жестокого боя.

На горе, откуда вела злосчастная тропинка, почти не было деревьев. Только кое-где поднимались из травы несколько искривленных стволов кедров, тогда как на многих местах в почве зияли глубокие трещины и расселины, значительно затруднявшие движение всадников. Дикари расположились около склона, где было очень мало деревьев, которые могли бы защитить нападавших, тогда как сами они заняли пространство, так хорошо защищенное скалами и кустами, что могли нанести много вреда своим противникам. При всем этом Роланд почти не сомневался в исходе предстоявшего сражения. Число дикарей, по его мнению, едва ли превышало 15 или 16 воинов.

Но как велико было его разочарование, когда отряд вышел из лесу, и его глазам представилась только маленькая группа молодых людей, приближавшихся с такой поспешностью, что, по-видимому, они не имели ни малейшего понятия об устроенной им засаде. В предводителе Роланд тотчас же узнал молодого Тома Бруце, за которым следовало не более десяти юношей. Все они, правда, были хорошо вооружены и держали ружья наготове. Из опасения, что кентуккийцы вот-вот попадутся в лапы врагов, Роланд, забыв о своем собственном тяжелом положении, закричал, как мог громко: