Отто Гофман - На Диком Западе. Том 3

— Надеюсь, что этого не случится, — утешил незнакомца граф. — Во всяком случае, следует сделать все для вашего спасения. — Евстафий!

— Monsieur le comte! [6] Monsieur le comte ( фр. ) — господин граф.

— Мы должны укрыть этого человека в моем доме, так как туда всего ближе. Возьмите его осторожно и помогите мне перенести его.

Спутник графа улыбнулся:

— Хотя я и не обладаю вашей исполинской силой, граф, однако моих мускулов хватит на то, чтобы нести одному этого бедолагу, иссушенного тропическим солнцем.

Последнее замечание как нельзя более подходило к фигуре раненого, так как он был еще более худощав и сух, чем сам Евстафий. На нем были надеты мексиканские панталоны из коричневого бархата с разрезами по бокам, куртка из той же материи и поверх куртки синий полотняный камзол, какой обыкновенно носят французские мастеровые и поселяне.

— Ну так бери его, — сказал граф, — я следую за тобой. Евстафий взвалил на плечи мексиканца, который невольно застонал от боли, и все трое вышли на улицу, где, по-видимому, не было солдат. Только при входе на бульвар находился жандармский пост. Один из жандармов, кажется, заметил подозрительную группу, потому поскакал по направлению к ней.

— Поспеши со своей ношей в дом, — крикнул граф провансальцу, — я прикрою отступление.

Пока провансалец дошел до дома, находившегося в нескольких шагах, и дернул шнурок колокольчика, граф, не имевший при себе никакого оружия, кроме тонкой трости, поджидал жандарма, скакавшего к нему с обнаженной саблей и кричавшего: «Стой! Стой!»

— Что вам угодно, сударь? — спросил граф.

— Мне угодно, — закричал полупьяный жандарм, — арестовать этого проклятого бунтовщика, которого вы стараетесь унести, да и вас тоже., вы все, видно, также мятежники! Прочь с дороги, иначе эти мошенники скроются в доме!

— Позвольте, сударь, — сказал граф с холодным спокойствием, тем более зловещим, что оно было предвестием вспышки бешеного гнева, — я граф Сент-Альбан и настолько известен в Париже, что всякий сумеет найти меня, если ему это понадобится. Тот человек ранен, он отдался под мое покровительство, и я намерен спасти его, так как нахожу, что довольно уж было резни.

— Значит, ты сам бунтовщик, как я и думал! — злобно выкрикнул жандарм. — Вот же, получай!

Он замахнулся саблей, но граф мгновенно отбросил трость, схватил одной рукой ногу всадника, другой — седло, последовало одно мощное усилие — и всадник с лошадью покатились по мостовой.

— Черт подери! Я тебя научу, милейший, быть вежливым, когда говоришь с потомком своих старых королей.

Он вошел в дверь, так как увидел, что товарищи жандарма спешили к нему на помощь, и запер ее за собой.

Приказав швейцару не беспокоиться об уличной суматохе, и как можно скорее привести доктора, он поднялся по лестнице в прихожую. Между тем Евстафий с помощью другого слуги уже раздевал в соседней комнате раненого, чтобы уложить его в постель.

Граф Анри де Сент-Альбан, родившийся в древнем городе Авиньоне и принадлежавший к одной из богатейших фамилий в крае, был одним из тех мужественных, но легкомысленных и любивших приключения людей, которые блистали при французском дворе во времена Франциска II. Молодой, богатый, одаренный особенной мужественной красотой и исполинской силой, образчик которой мы уже видели при вышеописанной сцене с жандармом, он с юношеским задором предавался прожиганию жизни, и в течение нескольких лет спустил большую часть своего состояния. Вскоре затем беспокойный нрав привел его в Алжир, где он своим беззаветным мужеством приобрел дружбу маршала Бюжо и отличился на его глазах во многих сражениях, так что получил чин полковника. Возвратившись во Францию, где в это время королевская власть была свергнута и водворилась республика, он был избран в народное собрание. Депутатство досталось ему тем легче, что его земляки, а в особенности известное товарищество авиньонских грузчиков, питали большую привязанность к Monsieur le Comte — как его называли там. Мужество, щедрость, древняя провансальская фамилия и исполинская сила графа еще с молодости привязали к нему этих людей; из их среды вышел Евстафий, уже в течение многих лет бывший его верным спутником, наполовину слугой, наполовину товарищем и другом. Евстафий полез бы в драку со всяким, кто вздумал бы неуважительно отзываться о графе, к которому провансалец питал смешанное чувство собачьей преданности и материнской любви.

Когда переодевшись, граф вошел к раненому, там уже находился врач, осматривавший рану. По выражению лица граф тотчас догадался, что рана внушала серьезные опасения. Эта догадка подтвердилась, так как врач отвел графа в сторону и шепотом сообщил, что пуля засела между спинными позвонками и раненый через несколько часов умрет. Произвести операцию невозможно, не потревожив нерв спинного мозга, что вызовет неминуемую и мгновенную смерть. Итак, он поручает графу сообщить о неизбежной кончине больному, который, быть может, пожелает сделать какие-нибудь распоряжения, а сам считает излишним свое дальнейшее пребывание здесь, так как никакой помощи он оказать уже не в силах.

После этого неутешительного сообщения человек науки удалился, предоставив графу печальную обязанность уведомить несчастного чужестранца о предстоящей кончине. Граф исполнил это с сердечным участием солдата и, к своему утешению, нашел мексиканца более покорным судьбе, чем ожидал. На вопрос о последних распоряжениях умирающий выразил желание поговорить с графом наедине, на что последний и согласился, между тем как Евстафий, по просьбе мексиканца, отправился в Сент-Антуанское предместье, чтобы отыскать в одной из тамошних гостиниц американца по имени Джонатан Смит и уведомить его о состоянии больного. Последний сообщил графу, что упомянутый американец, хотя и был его спутником и компаньоном, но мошенник с головы до пят; подробности об их отношениях граф тотчас узнает.

— Я бедный человек, сеньор, — продолжал мексиканец, с трудом выговаривая слова, — хотя, без сомнения, видел больше золота, чем любой князь его держал в своих руках. Я — гамбузино, — золотоискатель, за что и получил в пустыне прозвище Золотой Глаз, хотя мое настоящее имя Хосе Гонзага. Семьи у меня нет, но есть двое верных друзей, которые, вероятно, находятся теперь на берегах Рио-Гранде и только тогда узнают о моей смерти, когда я в назначенное время не явлюсь в Сан-Франциско.

— Но как же вы попали в Париж? — спросил граф, невольно заинтересовавшийся рассказом мексиканца.

— Я вам объясню, сеньор. Мой отец был, как и я, гамбузино и кончил жизнь под томагавками краснокожих; мой брат занимался тем же промыслом, и кожа с его головы украшает вигвам Серого Медведя, вождя племени апачей. Но мне Всевышний послал особенную удачу, и вот теперь перед лицом смерти, быстрое приближение которой я чувствую, я говорю, что не раз находил богатые золотоносные жилы, за которые мог бы взять огромные деньги, но этот желтый металл, из-за которого я так часто подвергал свою жизнь опасности, имеет так мало цены в моих глазах, что я при первом удобном случае проигрывал или дарил свои находки.