Уилбур Смит - Птица солнца

Четыре доверенных чиновника гуськом вышли из длинного помещения сокровищницы. Пока они поднимались по каменным ступеням, Риб-Адди закрыл железные ворота. Он прижал знак Ланнона к глиняной табличке, потом они с царем поднялись по лестнице и через солнечные двери прошли в архив. Ланнон закрыл дверь, и массивная плита с шумом встала на место.

Великий Лев сделал знак солнца перед изображением бога на двери и вместе с Риб-Адди, перечисляющим его богатства в различных их видах, прошел через архив. Полки были забиты записями, и места оставалось мало. Скоро придется заняться расширением этих катакомб. Надо их увеличить, не повредив и не нарушив существующей структуры.

Они прошли через главный портал с тяжелыми кожаными занавесями в прихожую, которую всегда охраняли воины Шестого легиона. В любое время дня и ночи тут находились два центуриона, а их сигнала ждал отряд отборных воинов легиона Бен-Амона. Шестой легион изначально был создан как храмовая стража и стража казны, и это по-прежнему составляло важную часть его обязанностей.

В лабиринте храма Астарты Риб-Адди подобострастно попросил разрешения удалиться и со своими четырьмя подчиненными пятился, кланяясь, пока не исчез за поворотом коридора.

С помощью четырех жриц Ланнон, нагой и величественный, совершил ритуальное омовение в бассейне Астарты и пока его облачали в одежды просителя, умудрился незаметно для остальных запустить руку под юбку одной из учениц. Выражение лица девушки не изменилось, но прежде чем отойти, она прижалась к пальцам Ланнона, и, шагая по коридору к приемной, он поглаживал пальцами усы, чтобы вдохнуть запах девушки.

Они все горячи, как лепешки на сковороде, эти невесты богини, а рассчитывать им приходится либо на объятия подруг, либо на беглое внимание жрецов или храмовых стражников. Ланнон улыбнулся при мысли о том, сколько их воспользуется вольностями праздника Плодородия Земли. Ему самому частенько доводилось грешить с какой-нибудь закутанной в плащ и замаскированной жрицей. Праздник приближался, до его начала оставалось две недели. Ланнон всегда с нетерпением ждал его. Потом он с сожалением подумал, что Хай вряд ли до тех пор вернется. Это уменьшит радость празднества. Настроение Ланнона всегда было переменчиво, и через десять шагов хорошее расположение духа исчезло. Входя в приемную, царь сердито хмурился.

Он взглянул на пророчицу: та, точно статуя из слоновой кости, восседала на своем троне, сложив руки на коленях; лицо ее под слоем притираний напоминало маску, лоб выбелен порошком сурьмы, веки металлически голубые, а рот выделяется на бледном лице алым пятном. Ланнон мгновенно нашел, на ком сорвать дурное настроение.

Небрежно кланяясь, он вспомнил, сколько раз эта ведьма перечила ему и расстраивала его планы. Он ненавидел эти встречи с пророчицей, и в то же время в них было для него странное очарование. Царь понимал, что большая часть этих пророчеств — чепуха, вероятно, подсказанная политиканствующими жрецами. Но бывало и немало проницательных замечаний и дельных советов, а иногда с уст пророчицы срывались самородки чистого золота. Во время своих регулярных посещений он прислушивался к интонациям пророчицы. Как и Риб-Адди, пророчица иногда колебалась или сомневалась во время своих откровений. Ланнон был чувствителен к этому, но особенно внимателен он был, когда Танит говорила монотонным низким голосом. Именно тогда из ее уст исходили внушенные богами истинные пророчества.

Ланнон стоял перед ней, расставив ноги, сжав кулаки. С высокомерием царя, усугубленным дурным настроением, он задал первый вопрос.

Танит ненавидела эти встречи с Великим Львом. Он пугал ее. Как будто тебя закрыли в клетке с прекрасным, но опасным хищником, беспокойным, энергичным и непредсказуемым. В бледно-голубых жестоких глазах светилась хищная жажда убийства, черты лица, совершенные, но холодные, были полны той же страсти.

Обычно ее успокаивало присутствие Хая за занавесом, но сегодня она одна — и нездорова.

Ночь выдалась жаркая и душная, и ребенок в ее чреве был тяжел, как камень. Бледная, не отдохнувшая, утром она встала вся в поту, заставила себя съесть приготовленный Айной завтрак, и ее тут же вырвало.

В горле у Танит еще стояла горечь от рвоты, она обливалась потом — он стекал ручейками по бокам и животу, — задыхалась. Ее одолевала слабость, а царь продолжал задавать вопросы.

Танит не была готова к ним; ее ответы состояли из пустых слов, сказанных без убеждения. Она пыталась сосредоточиться, вспомнить, чему учил ее Хай.

Царь начал сердиться, он беспокойно расхаживал по помещению, утомляя девушку своей энергией. Танит чувствовала, как под слоем притираний скапливается пот. Кожа зудела и распухала, поры были закрыты краской, и Танит жаждала смыть ее. Вдруг ей представилась удивительная картина: прохладная вода падает на поросшие мхом скалы, она погружает обнаженное тело в эту воду, и ее волосы расстилаются по поверхности, как стебли водного растения.

— Давай, ведьма! Смотри в будущее. Я задал простой вопрос. Отвечай!

Царь остановился перед Танит, поставив одну ногу на ступени трона: плечи откинуты, бедра в мужской надменности продвинуты вперед, насмешка на красивом лице, насмешка в голосе.

Танит не слышала вопроса, она поискала слова, но вдруг накатила волна дурноты. Пот пробился сквозь краску на верхней губе пророчицы, тошнота сменилась головокружением.

Лицо Ланнона отступило, Танит захлестнула тьма. Теперь она смотрела в длинный темный туннель, в конце которого золотой звездой горело лицо Ланнона. В ушах ревело — это был голос бури, летящей через лес. Потом рев смолк, наступила тишина, и послышался голос. Хриплый и низкий, ровный, невыразительный, голос женщины — мертвой или опьяненной дымом кальяна. Со слабым удивлением Танит поняла, что он исходит из ее горла, и слова поразили ее.

— Ланнон Хиканус, последний Великий Лев Опета, не вопрошай будущее. Твое будущее — тьма и смерть.

Она увидела в лице Ланнона отражение собственного изумления, увидела, как вспыхнули его щеки, а губы окаменели.

— Ланнон Хиканус, пленник времени, расхаживающий за прутьями своей клетки, чернота ждет тебя.

Ланнон мотал головой, стараясь отогнать эти слова. Золотые локоны, еще влажные от ритуального омовения, дрожали на его плечах; он поднял обе руки в знаке солнца, пытаясь отвратить слова, которые впивались ему в душу, как стрелы, выпущенные из лука.

— Ланнон Хиканус, твои боги уходят, они возносятся, оставляя тебя черноте.

Ланнон отступил от трона, поднял руки, защищая лицо, но слова безжалостно находили его.

— Ланнон Хиканус, ты, желающий знать будущее, знай же, что оно ждет тебя, как лев ждет беспечного путника.