Алексей Штрыков - Шаньго чжуань. Тетрадь в белом бархате [СИ]

На поиски преступников были брошены все силы, но картина вырисовывалась чуть ли не мистическая: огромная банда Грозового Демона Чжана возникла у стен Баопина словно ниоткуда и исчезла словно в никуда. Следственная комиссия довольно быстро пришла к заключению, что у разбойников были помощники из числа вэйских чиновников. Улики недвусмысленно указывали на служащего юйкоуской префектуры, советника Су Цзышу, арест и допрос которого был поручен не кому-нибудь, а первому помощнику министра юстиции Дин Шоусину (тому самому, с которым в Аньи беседовал Юань Мин). Но вечером того же дня, когда господин Дин прибыл в Юйкоу, его нашли убитым во дворе дома подозреваемого. Труп самого Су Цзышу обнаружили в библиотеке при ямыне — с предсмертной запиской, в которой он раскаивался в преступлениях против империи и умолял пощадить его родных.

Эту часть истории Хуан Чжэлу слушал с заметным волнением. Из более поздних разговоров с ним я понял, что гибель Дин Шоусина — отчасти и на моей совести и связана с тем поручением, которое я дал в Аньи несчастному Юй Шатину. В «Ветре добродетели» подозрительная тройка (Хуан, Куай Крысолов и с ними кто-то третий — я по-прежнему полагаю, что это был человек из министерства столичной безопасности), конечно, говорила не об архивариусе, а о советнике Су, который должен был помочь разбойникам незаметно миновать вэйские патрули. Юй попался на слежке, был жестоко допрошен, но сумел выдать только имя Дин Шоусина, иного он попросту не знал. Если устранение Цзи Фэйаня спланировал императорский шурин (что кажется мне вполне вероятным), то с этого момента он неизбежно начал подозревать министерство юстиции в попытке его разоблачить и, разумеется, постарался как можно скорее избавиться и от Су Цзышу, и от слишком много знающего чиновника с Бирюзовых террас.

Столь трагичное развитие событий сводило на нет и всякую пользу от разговора Юань Мина с Дин Шоусином. Едва ли последний, попав под подозрение министра столичной безопасности, мог как-то помочь планам господина Чхве. Сейчас, когда я об этом пишу, меня вновь подавляет тяжёлое чувство бессмысленности происходившего тогда: ненужным оказывался весь путь до столицы, напрасно погибло столько людей, зачастую совершенно мне не знакомых. Но, побуждая себя трезво взглянуть на вещи, я признаю, что, вероятно, лишь при таком развитии событий стало возможным всё то, что произошло впоследствии.

Итак, советник Су Цзышу был найден мёртвым и объявлен одним из главных мерзавцев в этой истории. Не исключаю, однако, что в действительности он был честным человеком, который выполнял тайное поручение Шэна или и вовсе работал на Вэйминьского князя. Но следствие и обыватели верили предсмертной записке, а в ней он представал мелочным корыстолюбцем и к тому же глупцом — поскольку позволил разбойникам вернуться в «дикий край», не отдав причитавшихся ему денег. Сопоставляя известные мне обстоятельства, я прихожу к выводу, что следы ватаги Чжан Сугуна теряются после Баопина лишь потому, что вскоре после штурма уцелевшие разбойники были перебиты своими же союзниками, а тела их сгорели вместе с поместьем. Но Шэн Янь в блестящей речи провозгласил «Поход великого отмщения» и пообещал искоренить разбойничью вольницу в Чжао раз и навсегда. Правителям четырёх областей был разослан указ с требованием в самый краткий срок представить войска для наступления на «дикий край».

— Что примечательно, чжаоскому губернатору Сунь Юшую такой указ вручил прибывший имперский цензор, — попыхивая трубкой, ухмылялся дядюшка Чан. — Стало быть, по нему начнётся проверка. Чего доброго, министр-блюститель Шэн запишет его в соучастники, хоть вольница разрослась задолго до него…

Чем дальше развивалась эта история, тем беспокойнее становился Хуан Чжэлу. Я опасался, что и в этот раз он удерёт в «дикий край», но преданность «старшему брату» перевесила, и из Хунчоу мы выехали вместе. Нас хорошо снарядили в дорогу, и дядюшка Чан, провожая нас у ворот, всё же вручил мне стопку писем и визитных карточек, предназначенных для яньских торговых домов. Со вдовой Кан я так больше и не беседовал, но не могу не рассказать ещё одну историю, связанную с этой усадьбой.

Наши тренировки с Хуаном проходили дважды в день: перед обедом и ближе к ужину. После них он ещё некоторое время оставался на площадке, отрабатывая удары в одиночку, а я возвращался во флигель, чтобы спокойно почитать. На третий день я обратил внимание на обособленно стоящую постройку, которая хорошо просматривалась через двор. От Ходжона я узнал, что в ней находятся библиотека и рабочий кабинет покойного мастера Кана. Меня смущало то, что ежедневно, утром, днём и вечером, к библиотеке приходил с подносом молодой мальчик-слуга (больше ни за какой работой я его не видел). Для ритуального риса, какой нередко ставят перед поминальной табличкой, визиты были слишком частыми. Любопытство пересилило этикет, и как-то после вечернего фехтования я подкараулил слугу у входа и напрямую спросил, не гостит ли кто-то в библиотеке.

— Ответ за ответ, идёт? — шёпотом предложил слуга, оглянувшись по сторонам, взял меня за рукав, и мы вместе вошли внутрь. — Только первый ответ будет ваш! — продолжил мой юный собеседник, зажигая лампу. — Появившись в нашей усадьбе, вы задали вопрос о человеке по имени У Чжайбо. Что вам о нём известно?

Я был огорошен.

— У Чжайбо — мой друг и товарищ.

В голове мелькнула мысль о том, что, может быть, именно Барабанчик скрывается в этой постройке и отчего-то не может или не хочет показываться наружу. Но следующий вопрос слуги дал понять, что это не так:

— Где он сейчас?

— Увы, я не знаю. Мы договаривались встретиться здесь, но он, как я понимаю, так и не появился.

— Нет, он не приходил. И если вы его увидите, скажите, что Хеён здесь нет.

— Договорились, — ответил я. — Настало время для моих вопросов. Для кого вы каждый день приносите еду?

— Для Хеён.

Только сейчас я понял, что разговариваю с девушкой. Её лицо казалось мне странно знакомым, и в нём одновременно читались грусть и какое-то лукавое веселье от того, что я полностью сбит с толку.

— Вы будете молчать, а я вам всё расскажу, — деловито сказала она, проходя в тёмный зал библиотеки. На одном из столиков стоял уже остывший обед, и девушка принялась менять блюда на горячий, дымящийся ужин. — Наш покойный батюшка души не чаял в моей сестрице Хеён и ни в чём не мог ей отказать. Конечно, кабинет и библиотека на мужской половине — совсем не место для юных девиц, но мы переодевались в мальчишек и то и дело приходили сюда. Сестрица особенно любила здесь находиться и целыми днями пропадала за чтением книг и написанием стихов. Даже после смерти батюшки библиотека и кабинет оставались её уделом. Матушка пыталась ей запретить, но куда там… Одно время к нам приходил в гости У Чжайбо. Матушке он не нравился, батюшка ценил его и называл «неогранённой яшмой», а сестрица Хеён была в него влюблена. Он тоже её любил, но всё больше шутил, чем говорил всерьёз, а потом перестал у нас появляться. Хеён его долго ждала, а однажды сбежала из дома. Наверное, решила сама его найти. С тех пор прошло уж лет пять, но матушка по-прежнему считает, что Хеён вот-вот вернётся, и хочет, чтобы, когда бы это ни произошло, дом был к этому готов. Поэтому в библиотеке всегда протёрта пыль, а на столике — свежая еда.