Алексей Штрыков - Шаньго чжуань. Тетрадь в белом бархате [СИ]

— Кого желаете в собеседники? — с поклоном спросил Гун.

Пользуясь тем, что рядом нет никого, кто мог бы косо посмотреть, я отважился на непредусмотренный ответ:

— Вас, господин Гун.

После секундного замешательства он расплылся в улыбке:

— Ну, что ж, можно, любезные судари! Но сразу предупреждаю: книга самая что ни на есть посредственная.

— Мне ли о том судить? Зато знаю, что самая свежая.

Подав вино и блюдо холодных закусок, Гун расположился рядом с нами и непринуждённо спросил:

— Какими судьбами в наших краях? Едете на запад по какому-то поручению — или, напротив, возвращаетесь в Янь? Кажется, на Дуншань?

— Всё-то вы помните! — восхитился я. — Мы следуем в родную область. Я отпросился на несколько недель, чтобы по завещанию покойного отца навестить его вэйских друзей.

— Похвально, — кивнул Гун. — Сыновняя почтительность — редкое сокровище. Но если вы следуете на Дуншань, то маршрут выбрали совершенно неверный.

— Конечно, пересекать «дикий край» всегда небезопасно, — ответил я. — Но это самый короткий путь. Да и сейчас, накануне Похода великого отмщения, у разбойников, наверное, будут дела поважнее, чем грабить нас двоих.

— Возможно, что и так, — Гун пожевал губами. — Но, во-первых, граница с Чжао сейчас перекрыта. Вэйская стража получила хороший нагоняй за то, что проглядела разбойное войско, так что теперь здесь и мышь не проскочит. Во-вторых, даже если вы проберётесь в «дикий край» и на вас не позарятся ради наживы, бандиты могут принять вас за лазутчиков или курьеров, везущих секретный приказ в Ци, и тогда вам несдобровать. Ну а в-третьих, вполне возможно, что циские войска по ту сторону «дикого края» тоже вам не обрадуются и примут вас за разбойников, которые бегут от справедливого возмездия. Таких, знаете, и тут вылавливают и казнят без особых проволочек. Выбирайте, какая из трёх причин убедит вас, что дважды пересечь ущелье Восточного Ветра будет короче и безопаснее, чем рваться напрямик.

Мы помолчали.

— Для тех, кого всё это не смущает, — добавил он, — есть и четвёртая причина. В пути через Чжао возможна заминка. Сколько она продлится? А сколько ещё Шэн Янь будет стягивать войска, прежде чем скомандует наступление? Если вы только не желаете оказаться в гуще боя (а это сомнительное удовольствие), искренне советую, судари, заложить хороший крюк и добираться через Лу.

— Я слышал, Шэн стягивает войска с четырёх областей, — сказал я. — Неужели разбойники сильны так же, как когда-то «лотосы», и даже министр-блюститель государственной безопасности не может победить их своими силами?

Гун обернулся по сторонам и понизил голос:

— Мне кажется, дело тут вот в чём. Может-то он может, но, во-первых, новая должность ему пока не по зубам. Блюстительскую печать-то он получил, как и номинальный контроль над тремя министерствами, включая своё бывшее, а вот с лояльностью новых подчинённых всё гораздо хуже. Сыма Вэньлуань долго выстраивал аппарат под себя, и заменить всех его людей на своих — дело небыстрое. Между тем поход уже объявлен, и наверняка у императорского шурина, помимо открытой, есть и какие-то тайные цели. Возможно, где-то нужны будут победы, а где-то — поражения, и ему может быть проще «затыкать дыры» губернаторскими войсками, чем возиться с собственными нелояльными чиновниками. Мне кажется, по факту он остался со всё тем же министерством столичной безопасности, его силы и будет отправлять на самые щекотливые задания, а уж массы добавит за счёт областей. А массы в таком деле чем больше, тем лучше — всё-таки в этой войне он хочет победить.

— А насколько он может полагаться на губернаторов? — подал голос Хуан.

— Наш запуган, потому что не уберёг Вэйминьского князя. Чжаоский — потому что вовремя не выжег это крысиное гнездо. У яньского с Шэном давняя ссора, но против императорского шурина он, уж простите, трусоват и дрябловат, а потому захочет выслужиться и замять прошлое. А циский — практичен и не станет перечить ему в такое время. Мороки с ними гораздо меньше, чем с благородным чиновничеством из Дворца Львиных Ступеней. Шутка ли дело — половина из них носит фамилию Сыма!

— А вы говорили, книга будет скучной! — рассмеялся я. — Сколько красочных деталей, господин Гун!

— Это всё цитаты, — с улыбкой отмахнулся он. — Благодаря таким учёным посетителям, как вы, мне удаётся, не покидая Инчуаня, бывать и в Тайцзине, и в дюжине областных столиц. Без них о чём я мог с вами поговорить? О том, что зелень дорожает, что хорошего чая не дождёшься по полгода, а хороших произведений — и того дольше. Вы ведь не такой беседы ждёте. Вот и приходится припоминать, что́ интересно учёным мужам, корчить из себя знатока политики и стратегии.

Я заметил, что от всех этих разговоров Хуану становится не по себе. Когда мы уже собирались уходить, он спросил Гуна:

— Полагаете, императорскому шурину удастся уничтожить «дикий край»?

— При желании — разумеется, — ответил хозяин «Даров бамбука». — Оно ведь как гнойник: вскрой — само растечётся. Это только в романах разбойное братство держит строй, как звёзды на небе.

Едва мы оказались на улице, Хуан Чжэлу ожесточённо сказал:

— Я обязан быть там. Высокочтимый старший брат, вам лучше последовать совету и двигаться на юг, я же попробую пробраться в «дикий край».

— Брось! В Чжао мы отправимся вместе!

Почему я так сказал? Боялся путешествия в одиночку? Действительно хотел побыстрее добраться на Дуншань? Или рассчитывал вразумить Хуана и сделать из него добропорядочного человека? Или человека, которого я сам впоследствии мог бы использовать?

Не знаю.

Хуан глубоко мне поклонился и сказал, что никогда не забудет моей самоотверженной доброты.

Теперь нам нужно было найти способ пересечь границу Чжао. В той же префектуре находилось крупное селение Хэлань, и уже через пару часов после беседы в «Дарах бамбука» мы стояли перед местным ломбардом, хозяином которого значился некто Цзэн Фу. С порога было становилось ясно: здесь полным ходом готовятся к переезду. У самой стойки громоздились друг на друге обвязанные бечевой тюки, корзины, ящики и свёртки, а проворные слуги то и дело подносили новые. На звон наддверного колокольчика к нам вышел сам господин Цзэн, человек на редкость некрасивого сложения: сухой, долговязый, с чрезмерно длинной шеей, которую венчала несуразно маленькая голова, при этом кисти рук выглядели какими-то огромными и походили на грабли — ни дать ни взять дух преисподней, отправленный адским ямынем на ловлю грешников. Впечатление усиливалось от того, что на лице его не было вообще никаких эмоций, а взгляд был отсутствующим, словно задёрнут пеленой.