Алексей Штрыков - Шаньго чжуань. Тетрадь в белом бархате [СИ]

— Слуги сейчас принесут светильник, — предупредительно сказал Чжун, — а если потребуется что-то ещё, позовите.

Он достал из рукава бронзовый колокольчик и протянул его Ли. Тот склонил голову, благодарно приложив руку к сердцу, но когда я проводил директора до кабинета и вернулся к столику уже один, то увидел там пару колокольчиков, стоящих друг подле друга.

— Будете уходить, захватите, пожалуйста, оба и поставьте на подносе у входа, — попросил меня Ли.

Я скользнул взглядом по верхней папке. Досье оружейных дел мастера Сюй Чаньпу.

— А впрочем, я поставлю их сам, — неожиданно бодро продолжил Ли, распрямляя спину и расправляя плечи. — Не желаете прогуляться по внутреннему дворику?

У гостевого архива и вправду был на удивление приятный дворик, располагающий к прогулкам и беседам. Среди служащих ведомства ходила своеобразная легенда о том, что соположение дорожек и павильонов утвердил не кто иной, как сам Ли, заложивший в проект особые места «для подслушивания, для лживых разговоров и для тайных обсуждений». Вот только за месяц моей работы в архиве никто так и не смог объяснить мне, где какое место, и сейчас оставалось только положиться на предполагаемого автора этой коварной схемы.

В самом центре двора стояла величественная каменная композиция (я знал, что она называется «Три устоя и пять незыблемых правил», но никогда не вывел бы этого самостоятельно). Мы молча обошли её вокруг. Наконец Ли произнёс:

— Вы, я заметил, носите при себе нож?

Он был прав. Я старался не выставлять подарок побратима напоказ, но действительно повсюду носил его с собой. Поначалу, мальчишкой, мне нравилось представлять себя удальцом, а потом — стыдно признаться — он стал для меня чем-то вроде талисмана на удачу. Вопрос Ли явно требовал чего-то большего, чем односложный ответ, и я подал ему нож. Он внимательно осмотрел его с обеих сторон и, возвращая, попросил не брать это оружие в Ю.

Эти слова смутили меня и озадачили. Дело в гравировке? Ли покачал головой. Уж не таким ли ножом убили Пэка? И здесь промах. Если верить сведениям, недавно полученным от Цзаней, несчастный погиб от яда. Причём любопытный казус: приехав в Ю, он поселился в о́круге, подотчётном судье Лю; умер в ресторане, входящем в округ судьи Суня; а дело передали на рассмотрение судье Цао, в чьём округе его, вероятно, отравили, хоть это и была всего лишь догадка.

— Скоро же они определили место преступления! — воскликнул я.

— И не только, — ответил Ли. — Если дело поручается судье Цао, это значит, что властям всё ясно и выводы готовы, остаётся только найти под них предпосылки. Знаете, он из тех, кто превосходно отыскивает все нужные улики, оставляя ненужные без внимания. Хорошо ещё, что убитый, покидая Дуншань, добросовестно отдал нам свои эскизы.

Я удивился. Какие ещё эскизы могут быть у рудокопа? Мой собеседник извлёк из-за пазухи небольшой футляр и подал мне. Внутри были свёрнуты пять или шесть серых листов бумаги с набросками портретов. И каких! На каждом листе можно было увидеть господина Чхве — чудовищного, гротескного, в самых уродливых пропорциях и с самыми отвратительными чертами лица, но безусловно узнаваемого. Вот он сидит, выкатив вперёд раздутое жирное брюхо и хищно раскрыв ненасытную пасть, одной рукой держит мешок с деньгами, другой — палочки для еды, в которых зажата чёрная фигурка шахтёра. Вот он, напротив, тощий, иссохший от злобы, длинными узловатыми пальцами дёргает за ниточки, манипулируя людьми и заставляя их делать что-то себе во вред. Вот кружит над Шато стая гуйшэней; у большинства обычные морды, но у двоих — знакомые лица: Чхве и администратор Ли. И, конечно, сочные приписки корейским письмом: «Кровосос! Злодей! Убийца!»

— Недурно, правда?

Я не знал, что и ответить.

— Зря стесняетесь, — сказал Ли. — Меня он видел от силы раз, а до чего точно изобразил! Сложись судьба по-другому, парень добился бы славы, не меньшей, чем Ло Вэйфань.

— Если бы рисовал горы, а не чиновников, — добавил я.

— Это верно.

Мне хотелось вытянуть у него какие-нибудь мысли об этом деле, но Ли сводил ответы к «там видно будет», причём настолько умело, что это даже не было похоже на отговорки. Вернувшись в коридоры архива, мы попрощались, и я пошёл домой.

Го Сяодань, может быть, и неверно определил главную заботу префекта, но в чём-то был прав. В городе вовсю шли приготовления к визиту «матушки Кён». В первые дни по моём возвращении я, не увидев на нашей улице знамён с цитатами из Люй Дацюаня решил было, что это увлечение пошло на убыль, но теперь знамёна водружали на место и ещё украшали лентами и цветами. Мне не довелось проходить торговыми рядами, но уверен, что торговцы краской в этот день распродали годовой запас сурика и газовой сажи. Зато я успел насмотреться на бестолковых студентов, за небольшую плату каллиграфически выводящих на одежде и лицах благодарных горожан набившие оскомину иероглифы. Разукрашивали даже годовалых младенцев, и странно, что никто не додумался напомнить о верности долгу кошкам и козам.

У ворот нашего дома, неодобрительно глядя на суетливое украшение города, стоял старый Чжан… Ловлю себя на мысли, что упоминаю о нём уже не в первый раз, но так и не удосужился как следует его представить.

В горной стране мало-мальски состоятельные хозяева привыкли часто менять прислугу: иным садовникам, поварам и даже дворецким приходится по нескольку раз в год переходить из дома в дом, а порой — из города в город. Это справедливо даже для области Янь, суровая местность которой, казалось бы, призывает к большему постоянству. Держать слуг подолгу — скорее черта хуторян и небогатых ремесленников, от которых они сами бегут, утомлённые непосильным бременем работы. И кто из этого сословия не мечтает подольше задержаться у каких-нибудь зажиточных и покладистых городских чиновников! Чжан служил нашей семье ещё со времён моего деда, отца в своё время баюкал на руках, а позже сопровождал в путешествиях и всегда удивительно точно с первого взгляда составлял мнение о людях. Получив место на Дуншане, отец передоверил ему всё домашнее хозяйство.

«Выбирай помощников, как драгоценные камни», — писал, кстати говоря, Люй-цзы. Чжан взялся за дело, как опытный ювелир. В пыли базарных площадей, в грязи трущоб, а то и у чужих ворот он отыскивал редкие алмазы, гранил их и нанизывал на нить нашей жизни. Такие слуги, как и он, оставались навсегда, обрастали семьями и сами становились частью нашей большой семьи.

Помню, как отец всерьёз советовался с привратником по какому-то государственному вопросу. А моим товарищем по многим детским шалостям стал внук Чжана, Ли Цю, по прозвищу Воронёнок. Наверное, мне при моём росте особенно импонировало, что и он невысок, да и вообще мы были похожи. Помню, нам по моей просьбе втайне даже шили одинаковую одежду, чтобы мы всегда могли сойти один за другого; но со временем я потянулся вверх, а Воронёнок так и остался маленьким и щуплым.