Алексей Штрыков - Шаньго чжуань. Тетрадь в белом бархате [СИ]

Поддерживая его под руку, я вновь пересёк внутренний сад, освещая путь синим лучом (таить эту находку от друга моего отца было ни к чему).

— Не разбудите моего слугу, — шёпотом предупредил я. И сам же разбудил!

Луч скользнул по красному камешку размером с кулак, лежавшему среди бус и погремушек, и вдруг из чёрного камня в моей руке (не из того места, откуда бил синий луч, а чуть выше) вырвался сноп зеленоватого света — и лёг сеткой на мою дверь. Мгновение — и сетка поблекла, вместо неё появились непонятные знаки и странный чертёж. Восклицание, которое невольно вырвалось у меня при виде этого удивительного явления, было, пожалуй, слишком громким, и Минхёк открыл глаза и, сев на коленях, поклонился. Поначалу он не увидел символов на двери — только меня, и я хотел было выключить синий луч, но учитель Яо опередил меня:

— Ван Минхёк, откуда у тебя этот красный камень?

Кореец тут же схватил камень и прижал к груди. Изображение на двери исчезло, как не бывало.

— Это последняя находка моего глубокоуважаемого старшего брата, Ван Минчхоля, последняя память о нём, — он спохватился: — Если хозяин желает, я отдам.

— Пройдём ко мне, — сказал я и открыл дверь.

Нам троим предстоял важный разговор.

Мой отец и учитель Яо познакомились ещё в ранней молодости. Их общим интересом оказались предметы древности, легендарная и истинная история планеты до великого бедствия. Основная часть сведений и артефактов той эпохи была собрана в тайцзинском Оплоте Державного Знания, но тут и там по всей стране — в частных коллекциях диковинок, в капищах и крестьянских домах, а подчас и просто на голом месте — можно было найти удивительные предметы, предназначения которых никто не знал, и удивительные записи, которые никто не мог прочесть. Странствуя и находя единомышленников, Яо с моим отцом образовали что-то вроде тайного научного сообщества. Может быть, отчасти это начиналось с юношеского желания пощекотать себе нервы, действуя тайком от государства, но затем пришло и обоснование: учитывая то, в какой строгости хранили свои знания «Семеро Безымянных», сомнительно, что на этот систематический поиск власть посмотрела бы благосклонно и не лишила бы молодых студентов всех их драгоценных находок.

Среди товарищей нашлись те, кому хорошо давалась расшифровка текстов, и те, кто не боялся разбираться в детищах древней техники. Размеры и рельеф горной страны не позволяют передвигаться быстро (говорят, в Золотом веке и позже, в эпоху воюющих равнинных государств, люди могли бы пересечь её из конца в конец за полчаса), поэтому «тайные учёные» решили работать каждый в своей части страны, не ища должностей, которые грозили бы им переводами на новое место. Кто-то мог видеться друг с другом, иные не знали друг друга в лицо. Члены сообщества были в каждой из двадцати областей, включая бдительное генерал-губернаторство и даже мятежную Чу, и поддерживали связь при помощи сложной системы опознавательных знаков, к которой я уже успел прикоснуться. Они сравнивали себя с дремлющим драконом, снами и мечтами которого был Яо Шаньфу, а холодным рассудком — мой отец.

Судьба им благоволила и дарила открытия будто случайно. Самое ценное из них учитель Яо сделал, путешествуя в молодости на юге Шу. Он нашёл заваленную пещеру. Возможно, когда-то её заливал ядовитый туман, но теперь он отступил, и юный студент, повинуясь наитию, решил разобрать завал. Внутри оказалась погибшая группа людей (человек десять взрослых и детей, вероятнее всего — индийцы), которым три века назад так и не удалось спастись от великого бедствия. Хорошо сохранилась их одежда, столь непохожая на нашу нынешнюю, личные вещи, а главное — сумка с небольшими красными шарами из неизвестного вещества и при них устройство, которое спустя все эти годы работало, выпуская синий луч.

— Подобно тому, как под кожурой граната, стоит надрезать её ножом, таится огромное множество косточек, каждый шар, стоило навести луч, выдавал целую библиотеку, а порой голоса и образы наших предков, — рассказывал Яо. — Мы так и назвали их «индийскими гранатами».

У погибших было три таких «граната». Яо целый месяц не выходил из комнаты, копируя непонятные ему знаки и схемы, и был поражён, когда мой отец с улыбкой принёс и положил ему на стол ещё три.

— Оказалось, их иногда достают из желудка убитых гуйшэней. Знаете, некоторых животных отчего-то тянет есть камешки, а сколько таких рассыпано внизу (вы ведь знаете, что на гуйшэней туман не действует)… На базарах иногда можно купить «сердце чудовища» — от каких только бед и болезней не предлагают его шарлатаны! Удивительно, что «гранат», побывав и в желудке у гуйшэня, и даже в чьём-то котле, не приходит в негодность: с него по-прежнему можно читать!

Но, вопреки чаяниям, за весь следующий год товарищам удалось найти всего четыре «индийских граната», и решено было не заниматься поисками самостоятельно, а нанять добытчиков, среди которых оказались и братья Ван Мин.

Я строю повествование так, чтобы по возможности ясно и связно изложить последовательность событий, однако отмечу, что беседа наша складывалась совершенно иначе, и историю Минхёка, речь о которой пойдёт дальше, я услышал в самом начале, толком ещё не понимая, к чему она относится.

Близнецы Минчхоль и Минхёк были родом из Чжао, из мест, известных как «дикий край». Оттуда, из приграничной разбойничьей вольницы, возникшей при попустительстве губернаторов, ватаги бессовестных ухарей отправлялись за поживой в Ци и Вэй. В детстве я очень любил слушать залихватские песни и невероятные рассказы о «благородных молодцах», хотя в действительности это были подонки. «Дикий край» в трёх словах — это произвол, разврат и рабство. Чжаоским правителям и на местных-то крестьян было наплевать, не говоря уже о соседях. Кто-то говорит, что разбойники исправно отсылали губернатору «налог»; стражники, изображая усердие, шарили по лесам и даже порой приводили кого-то на позорную казнь, но положение не менялось. Именно «дикие» сожгли деревню Тайхо, где жило семейство Яо; они же разрушили Пхурын, родной посёлок Ванов. Сила, смекалка и привычка держаться друг за друга помогли братьям сбежать из рабства, и с тех пор началась их бродячая жизнь.

Они охотно брались за тяжёлую работу, иногда разделялись, но чаще были вдвоём, не держались подолгу на одном и том же месте и ходили по всему северо-востоку. В одном из циских трактиров близнецов приметил кто-то из членов сообщества (судя по краткому, но сочному описанию, это был уже знакомый мне галантерейщик Чжу Лифань из Шанши). Он, словно между прочим, дал им адрес закладной лавки, владельцу которой можно было задорого сбывать «сердца чудовищ».