Алексей Штрыков - Шаньго чжуань. Тетрадь в белом бархате [СИ]

— «Четыреста духов деревни Хоукай», — внезапно отозвался чтец.

Я с интересом посмотрел на него ещё раз. Сектант как-то воровато оглянулся и с заговорщицкой улыбкой извлёк из рукава книжицу в зелёной обложке. Получив моё согласие, он с явным удовольствием раскрыл её и начал читать — вполголоса, украдкой и тем не менее смачно. Даже первые слова («В третьем году правления под девизом „Возвышающая справедливость“ в циньском городе Пэйцзинь на улице Благих Предзнаменований в третьем доме от малых южных ворот…») звучали в его устах живее и осмысленнее мудрых изречений Люй-цзы.

Я знал эту историю. В детстве я прочитал таких немало, и когда двуцветный дочитал её до конца, на его «Ну как?», я честно ответил, что рассказ «Сломанная печать» чем-то похож, но интереснее.

— Вы читали «Сломанную печать»? — заёрзал сектант. — Я никак не могу её разыскать!

Моего собеседника звали Чжэн Тоуто, он был студентом-недоучкой, родичем хозяина гостиницы и большим любителем страшных историй. Когда я слабым голосом (даже нарочито слабым) поведал ему, что не только читал упомянутое произведение, но за множество пересказов затвердил его наизусть почти дословно, глаза у Чжэна загорелись. Но я тут же добавил, что едва ли осилю повествование, пока не поправлюсь.

Чжэн сразу же взял меня под свою опеку. Как прилежная сиделка, он неотступно дежурил у моего ложа. Поправляя мне подголовник, подавая бульон или разводя лекарство, он нет-нет, да выуживал у меня порцию сюжета, а когда я дремал, тайком всё записывал.

Назначенное мне лечение оказалось весьма действенным, и на второй день я решил, что могу встать на костыли. Чжэн Тоуто немедленно их раздобыл, однако и небольшой прогулки по комнате хватило, чтобы наказать меня за самонадеянность. Я тут же почувствовал острую боль и, неправильно поставив костыль, потерял равновесие и рухнул на пол. Чжэн доволок меня до постели и доверительно сообщил:

— Вас кто-то сглазил.

Из-за боли в груди мне было трудно рассмеяться, и он продолжал:

— С моим тестем было точно так же. Нужно показаться колдуну, чтобы он оградил вас от недоброжелателя.

Мне отчаянно захотелось выбранить его и заодно поинтересоваться, что там Люй-цзы говорил о колдунах и гадателях, но, едва открыв рот, я зашёлся болезненным кашлем, а когда он прошёл, схлынул и первый импульс. В конце концов, шалопай Чжэн желал мне добра.

— Какому ещё колдуну? — спросил я хрипло.

Сектант с довольным видом рассказал мне о даосе Фань Яоцзу по прозвищу Чёрный Поток, который жил на углу у Малого рынка, был слепым от рождения, а стало быть, помог бы мне всенепременно. В саду его дома располагался Удел Великой Пустоты — большой восьмиугольный павильон, в несколько слоёв обтянутый тёмной материей. Чжэн уверял, что внутрь не проникает ни луча света, то есть не видно ровным счётом ничего. В этой непроглядной темноте проситель оставлял образ досаждающего ему человека и обращался за помощью к десяти оберегающим духам. Каждый день утром и вечером даос с деревянным мечом и заклинаниями обходил павильон, а в конце месяца слуги полностью его вычищали, выносили содержимое за город и сбрасывали в туман. Таким образом дурные стремления изображённых злопыхателей поначалу не могли пробиться за непроницаемый экран, а затем тонули у подножия горы.

— Вы знаете, кто может желать вам зла или неудачи? — осведомился Чжэн.

Я кивнул.

— Могли бы его изобразить?

Я покачал головой. Даже если бы я верил в эту чушь, нарисовать судью Цао я бы, наверное, не сумел. Чжэн тут же заверил меня, что это не беда, и очень быстро принёс мне с улицы купленную у торговца чёрную глиняную куколку, сработанную настолько плохо, что было неясно, какой из уродливых бугров считать головой. Теперь от меня требовалось только проставить на фигурке нужную фамилию. Чжэн подал мне кисть и синюю тушь, разведённую пополам с белилами. Я проставил на основании иероглиф «Цао» — и, пользуясь возможностью, светлыми точками обозначил куколке пару глаз. Сектант завернул её в кусок ткани, перехватил бечёвкой и сунул мне:

— Вот с этим и идите к Чёрному Потоку, — потом, запоздало поняв глупость своего совета, добавил: — То есть я сейчас вызову носильщиков!

Мысль о том, чтобы посостязаться с администратором Ли в прогулках по шаманам, показалась мне забавной и привлекательной. Я потянулся к сумке у изголовья и вытянул оттуда две связки монет для Чжэна: одну на расходы, другую за труды. Он был польщён, дважды отказывался, но на третий раз взял деньги. Не прошло и четверти часа, как он явился в сопровождении трёх таких же сектантов. Меня быстро, но осторожно спустили на первый этаж и вместе с костылями уложили в паланкин с жёлтыми и зелёными драпировками. Ни дать ни взять — понесли «матушку Кён».

Прогулка оказалась дольше, чем я ожидал. От мерного покачивания я задремал и проснулся, только когда паланкин поставили на мостовую. Отдёрнув шторку, я увидел массивные чёрные двери, украшенные алыми шляпками гвоздей. По сторонам от ворот сидели отвратительные химеры с мордами гуйшэней. Наверху красовалась табличка: «Усадьба семейства Фань». Привратник смерил нас подозрительным взглядом — вероятно, почитатели Люй Дацюаня у даосов не в чести, — но Чжэн, решив не тратить времени на переговоры и объяснений, попросту сунул ему несколько монет, и ворота открылись.

О нашем прибытии известили ударом в гонг, так что Чёрный Поток, поддерживаемый двумя слугами, встретил нас уже в переднем дворике. Я отчего-то представлял его себе седым стариком, а он оказался моим ровесником. Вместо морщин и всклокоченной седой бороды — гладкое холёное лицо, с едва обозначенной растительностью. Вместо согбенной, побитой временем фигуры — ровная спина и богатырские плечи на зависть иному воину. Даже длинные густые волосы, чёрным водопадом спадавшие на плечи, выглядели ухоженно и в целом благообразно. В моём сознании не сразу установилась чёткая связь, но отцом его был генерал Фань Ланъе, погибший десять лет назад на западе Юэ. Печально, что отпрыск столь славного рода учёных и сановников посвятил свою жизнь шарлатанству и «заклинанию духов». Шею его отягощало внушительное монисто из амулетов, глаза закрывала широкая бархатная повязка, вышитая золотом и серебром. Чжэн Тоуто склонился к моему уху и радостно шепнул, что даос совершенно ничего не видит. Словно противореча его словам, тот с лёгким поклоном спросил:

— Что угодно благородному дуншаньскому чиновнику от скромного служителя Вечного Пути?

— Как? Как он узнал, кто вы?! — восторженно удивился Чжэн. Помня, что мне может быть тяжело говорить, он выдал собственную версию того, что со мной произошло, добавив, что всё это — по воле злобного недруга.