Алексей Штрыков - Шаньго чжуань. Тетрадь в белом бархате [СИ]

Даос повелительно махнул рукой, указывая нам следовать за ним, и прошествовал в главный двор. Стоит отдать должное вкусам покойного генерала, но насколько изысканно был устроен сад и украшены боковые галереи, настолько же уродливо смотрелась чёрная конструкция в центре. Вокруг Удела Великой Пустоты на постаментах выстроилась целая армия разномастных кумиров самого свирепого вида. Чжэн воодушевлённо сказал, что это, наверное, сто сорок четыре демона ночного неба, и даже бросился их пересчитывать, но Фань Яоцзу вновь поднял руку, и все звуки стихли.

— Вы приготовили изображение? — спросил он.

— Да, — ответил я, доставая самодельный свёрток с фигуркой.

Он дал знак, что внутрь я должен следовать за ним один. Меня поставили на костыли и помогли дойти до чёрного полога. Мы перешагнули порог павильона. За первым пологом следовали второй и третий. Приоткрывая их для меня, Фань уверенно шагал дальше. Когда короткий входной коридор остался позади, я понял, что действительно перестал что-либо видеть. Глаза тщетно всматривались в темноту — приспособиться к ней не удавалось. В сердце появился панический страх. Даос схватил меня за плечи, приподняв в воздух, несколько раз обернулся кругом, вновь поставил на пол и прошёл вглубь павильона. Я не понимал, где нахожусь. Любые направления словно перестали для меня существовать. Рука непроизвольно потянулась к шее, где на шнурке висело устройство, полученное от галантерейщика в Шанши.

Послышался лязг и дробный деревянный стук. Фань громовым голосом произнёс:

— Чёрный камень с синим взглядом!

Я отдёрнул руку, не зная, что и думать.

— Брось его перед собой! — потребовал голос.

Я стоял в ступоре. Как быть? В полной темноте — и неспособный свободно передвигаться — я оказался совершенно беззащитным. Даже если бы сейчас при мне было оружие, я едва ли мог бы им воспользоваться, а мой визави, привычный к жизни без света, напротив, чувствовал себя как рыба в воде. Я услышал твёрдые шаги, властная рука выхватила из моих пальцев мешочек с куколкой Цао и швырнула на пол. Мне сразу полегчало. Вероятно, даос своим «провидением» рассчитывал вселить в меня ужас и трепет, но мне было совершенно не важно, каким образом он узнал о том, как выглядит фигурка.

Стук и лязг продолжились, но теперь в них стали вплетаться слова колдовских формул. Фань бормотал их то тише, то громче, с надрывом, постепенно впадая в некое подобие транса. Его голос слышался то слева, то справа, из чего я понял, что он кружит по помещению, как часто делают даосы, проводя ритуалы изгнания духов. Я почувствовал запах неизвестных мне благовоний и на всякий случай заложил ноздри ватой, которую захватил с собою из гостиницы. Внезапно тяжёлым басом запел колокол. Вместе с подвыванием даоса, дурманящим ароматом и полной темнотой этот звук словно подавлял, подминал под себя сознание, и я в отчаянной попытке его сохранить всё же зажёг синий луч.

Обстановка разом лишилась мистического величия. Фань Яоцзу с колотушкой в одной руке и железным веером-трещоткой в другой отплясывал в комнате и, должен сказать, для слепого делал это очень ловко. Колокол висел тут же, рядом стояли бронзовая курильница и столик с разложенными инструментами — у Чёрного Потока в запасе было ещё немало фокусов. Но куда больше меня заинтересовали стеллажи вдоль стен — пристанище рисунков и статуэток. И если некоторые фигурки стояли на полках завёрнутыми, то свитки все были раскрыты. Перед стеллажами на полтора локтя от пола тянулся тросик с подвешенными звонками. Такие же барьеры были натянуты в других частях павильона. Заклинатель выделывал сложные па, не касаясь их, но, насколько я могу судить, действительно был слепым, к тому же на глазах оставалась повязка. Он не отреагировал на появившийся источник света; впрочем, на одной из полок я заметил тяжёлую алебарду и рассудил, что неумелая попытка порыться в его сокровищах может дорого мне обойтись.

Ближние стеллажи я изучил, не сходя с места. Рисунков на них было немного, и все они отличались невысоким качеством, но я два или три раза узнал фактурную физиономию судьи Цао. Больше всего свитков было у дальней стены, и, дождавшись, когда Фань замрёт у столика, я решительно двинулся вперёд.

Удивительно, сколько сил и проворства находит в себе человек в минуты опасности и нервного возбуждения! Пару часов назад я кое-как переставлял костыли в гостиничном номере, а сейчас передвигался с прытью и ловкостью профессионального нищего. Вряд ли я делал это бесшумно, но на мою удачу даос как раз в это время токовал особенно громко, готовясь устроить для простака-посетителя особенно впечатляющий эффект. Когда я достиг полок, в комнате разом вспыхнули и погасли несколько фонариков с устрашающими рожами. Фань ещё раз ударил в колокол, подбросил в курильницу щепоть какого-то порошка и усиленно заработал веером, гоня дым в сторону выхода.

Нужный рисунок я отыскал не сразу, но узнал его с первого взгляда. На прямоугольном куске шёлка углём и тушью было выведено мужское лицо, а ниже — имя: «Хань Болин» по-китайски и по-корейски. Портрет практически ничем не напоминал давешнее произведение Жаожана и компании, но рука Пэк Ханыля чувствовалась безошибочно. Рисунок был прикреплён к тонкой бамбуковой планке и подвешен за тонкий шнурок на нехитром крюке. Если бы не полученные травмы, достать его было бы проще простого.

Я подошёл поближе к ограждающему тросу и замер. Дотянуться до стеллажей рукой я не мог, как и перешагнуть преграду, не наделав при этом шума. Сейчас пригодилась бы рапира, но, как я уже отметил, её при мне не было. Сколько ещё продлится спектакль Фань Яоцзу, я не знал, так что медлить было нельзя. Превозмогая боль, я перенёс вес на неокрепшие ноги, поднял костыль и остриём снял рисунок с крюка. Мгновение — и свиток оказался в моём рукаве. Азарт прошёл, и я остался один на один с болью и немощью.

Путь к выходу оказался в разы тяжелее, я так и не смог его преодолеть. Запнувшись, я попросту рухнул Фаню под ноги и лишился сил. Его это, однако, не смутило. Вероятно, на что-то в этом роде он и рассчитывал. Едва ли предполагалось, что, опьянённый курениями и испуганный пылающими лицами чудовищ, я останусь стоять на одном месте. Даос оттащил меня к выходу; чтобы его уважить, завершение спектакля я выслушал в полной темноте. После этого Чёрный Поток трижды ударил в колокол, и вошедшие слуги вывели нас обоих на свежий воздух.

Не дожидаясь особых приглашений, я вынул из кошелька два серебряных слитка и честно сказал, что потрясён тем, что открылось мне внутри.

На обратной дороге в гостиницу я ещё раз рассмотрел портрет. В нём, как и в других работах Ханыля, чувствовалась некоторая карикатурность, но я был уверен и в том, что изображённый человек легко узнаваем. Тонкий нос, резные ушные раковины, прищур глаз, острый подбородок и губы, сжатые в презрительной усмешке, — всё было прорисовано тонко и подробно.