Алексей Штрыков - Шаньго чжуань. Тетрадь в белом бархате [СИ]

Нахлынувшее на меня тяжёлое ощущение пустоты сменили раздражение и подозрительность. В моём провале были виноваты все вокруг. Врач специально затягивал моё лечение, хозяин и прислуга в гостинице наверняка наушничали и помогли Цао в недавней провокации, а Чжэна, определённо, приставили следить за каждым моим движением, кстати, с подачи Ли, который, значит, тоже был виноват — и виноват вдвойне из-за того, что так мало меня информировал! За пять дней комнатного заточения я ожесточился настолько, что Чжэн Тоуто лишь растерянно хлопал глазами: и куда подевался давешний приветливый господин, потчевавший его страшными рассказами из редких книг!

Потом я порадовался, что злоба моя была столь беспомощной. В конце концов в Ю у меня было ещё одно дело. Мало ли глупостей можно натворить от обиды на весь мир, а ведь достойный человек всегда изыскивает способ обратить пустое в полное, учил мастер стратагем:

Прошла ещё неделя, и, когда мне разрешили пройтись по городу, я уже успел поостыть. Руки и ноги, уставшие от долгого бездействия, как будто плохо слушались, но никакой боли я уже не чувствовал, и костыли, по уверению врача, мне не требовались. Впрочем, для верности я тут же приобрёл себе хорошую трость для ходьбы. Миновав несколько кварталов, я приметил внушающего доверие извозчика и попросил доставить меня на улицу Тысячекратного благополучия. Поездка вышла долгая — почти через весь город, и я переменил не одну коляску, прежде чем добрался до места назначения.

Если южная часть Ю славится ресторанами и торговыми рядами, то север — это казармы и трущобы. Название улицы, на которую я прибыл, звучало как горькая насмешка: ни тысячекратного, ни однократного, никакого благополучия на ней не наблюдалось. Я сразу же приметил двухэтажное каменное здание, похожее на маленькую башню, которая словно поленилась пройти ещё несколько шагов и встать вровень с сёстрами в северной крепостной стене. Вывеска сообщала: «Закладная лавка достопочтенного Му». Иных подобных заведений на улице не было, но ради порядка я удостоверился, что это именно дом номер пять.

За входной дверью меня встретил великан охранник — такой огромный и широкоплечий, что казалось, он вообще не мог бы выйти наружу. Вспомнилась прочтённая когда-то повесть «Богатырь в бутылке» о силаче, который воспитывался у монахов-воинов в каменной крепости и упустил время, когда ещё мог её покинуть через узкие ворота. Аналогия была тем убедительнее, что владелец лавки и его помощники отличались небольшим ростом и сухим сложением — совсем как монахи из повести. Сам господин Му действительно мог рассчитывать на добавление «достопочтенный» — во всяком случае судя по внешнему виду. Он был совершенно седой. Волос на голове почти не оставалось, но редкое белое обрамление макушки создавало некое подобие ореола, а длинная и густая седая борода делала его похожим на Чжан Голао с картин о Восьми Бессмертных.

У кого-то в горной стране ломбарды ассоциируются с грабительскими условиями, прижимистыми ростовщиками и расставанием с законно нажитым добром. Для меня это всегда было не так. По закону, спустя определённое время, если заклад не выкуплен, он переходит в собственность держателя, и тот имеет право его продать. Кто-то проводит торги, кто-то устраивает витрину с ценными товарами, кто-то выкладывает на стойку иллюстрированные проспекты. Отец захаживал в закладные лавки и часто подолгу осматривал «новинки» (если вообще можно так выразиться), но обыкновенно ничего не покупал. Я иногда сопровождал его и с интересом всё разглядывал, хотя никогда не знал, что именно он ищет. Сейчас, когда я знал об «индийских гранатах» и о том, что они хранятся именно здесь, в заведении Му, поход в ломбард приобрёл дополнительную привлекательность.

При этом у моего визита были и практические цели. Я понимал, что Яо Мэйлинь и Ван Минхёк по прибытии в город едва ли станут искать меня по всем гостиницам, но наверняка явятся сюда. История Ханыля подсказала мне спросить конверта на своё имя, но хозяин, проверив по книге, отрицательно покачал головой. Значит, нужно было оставить своё послание (я очень рассчитывал на сообразительность Мэйлинь и на то, что мы с ней будем рассуждать одинаково). Здесь же, за небольшим столиком в прихожей, я написал, как меня можно разыскать, поместил записку в конверт и уже собирался отдать его на хранение, но задержался, не зная, как обозначить адресата. Едва ли Минхёк при его скромности спросил бы что-то на своё имя. Значит, заговорит Мэйлинь. Но каким именем она назовётся, ведь она в мужском платье? Кроме того, для выдачи посылки без верительной бирки полагалось назвать контрольное слово. О чём могли бы догадаться мы оба?

Немного подумав, я проставил в верхнем квадрате иероглифы «Ли Цю» (раз уж она взяла одежду, как у Воронёнка, то и имя прихватила такое же), а в качестве пароля — моё собственное имя. И вдруг услышал за плечом сдавленный смешок:

— Ещё чего! Моим паролем был бы кто-нибудь поскромнее!

Обернувшись, я увидел Мэйлинь, а за её спиной — Минхёка. Может быть, полагалось возмутиться бесцеремонному подглядыванию через плечо или дерзкому ответу, но я просто обрадовался. И из какого-то мальчишеского озорства, поднявшись, громко объявил: «Братец Ли, как же я рад тебя видеть!» — крепко обнял Мэйлинь за плечи и горячо прижал к груди.

Читая у того же Пао Лисана о переодевании девиц в мужчин, я всегда рассуждал, что ладно это только на бумаге, а в действительности барышне слишком легко себя выдать. Но у Мэйлинь маскировка вышла превосходно, и её вполне можно было принять за какого-нибудь молодого подмастерья. Они с Минхёком уже три для были в Ю и остановились в потрёпанной ночлежке как раз напротив закладной лавки. Всё это, однако, я узнал чуть позже, пока же «братец Ли» наградил меня суровым взглядом исподлобья и достал из кошелька обломок деревянной плашки, взятый в Сыту. Я вернулся к господину Му и задал вопрос уже насчёт моего отца.

Владелец лавки пронзительно на меня посмотрел. Было ясно, что имя о многом ему говорит. Получив половинку верительной бирки (и, вероятно, сверив её под стойкой), он тут же отправил помощника в хранилище, а передо мной просто расцвёл:

— Простите за подозрения. Вы очень похожи на отца, но в нашем деле доверчивость опасна. Эти господа с вами? — он кивнул на Мэйлинь и Минхёка.

Я ответил, что этой мой родственник и слуга, от которых мне нечего скрывать. Достопочтенный Му распорядился никого не впускать и принёс из задней комнаты толстую подшивку учётных бумаг. Замелькали записки, квитанции и накладные. Как я понял, очень давно отец под солидный процент положил сюда на хранение просто огромную сумму денег, строго обозначив, во что их можно вкладывать и в каких случаях снимать с депозита. «Сердца чудовищ» оплачивались именно из них, и сейчас Му старался продемонстрировать мне чистоту всех операций.