Алексей Штрыков - Шаньго чжуань. Тетрадь в белом бархате [СИ]

Из бумаг следовало, что в наше распоряжение поступит немалая партия «гранатов», и, опьянённый предвкушением (а также долгожданной встречей с дорогими мне людьми), я смотрел на бумаги рассеянно и без интереса. Яо Мэйлинь, напротив, следила за всем очень внимательно, неоднократно прерывая щебет процентщика вопросами и уточнениями. Раз или два он смущённо откладывал листы в сторону, обещая к следующему разу всё перепроверить.

Наконец появился слуга с корзиной в руках. В ней было два десятка свёртков примерно одинакового размера. Мэйлинь тут же предложила раскрыть и проверить каждый. Похоже, господин Му не знал, чем являются «индийские гранаты», и принимал их за простые камни, но понимал, что для некоего очень богатого чудака с Дуншаня они представляют большой интерес. По внешнему виду они очень разнились. Иные были обуглены, иные покрыты шаманскими знаками, иные увиты золотыми и серебряными нитями и украшены драгоценными камнями.

— Что и говорить, судьба у каждого своя, — рассуждал Му, помогая нам в распаковке. — Вот этот побывал и в костре, и в собачьей крови, и в козьей моче. На бумаге, в которую он обёрнут, — имя принесшего и дата, смотрите внимательно! И цена. Этот нам удалось выторговать за полсвязки монет. Вот этот принёс крестьянин из нашей же префектуры. Он уступил его за десять фэней — верно, кушать очень хотел, бедолага. Видите, сударь, мы стараемся не транжирить ваши средства, а брать подешевле… Но уж этот нельзя было купить дешевле, чем за три ляна! Посмотрите, ведь это семейная реликвия и настоящее произведение искусства. За ним наш поверенный ездил на распродажу имущества некогда почтенного рода в Маоцзяне, и, если бы не подсуетился, камень ушёл бы другому покупателю.

В детстве я сам любил, фантазируя, представлять себе бывших владельцев той или иной вещи, но слушая его сейчас, старался сам не цепляться взглядом за иероглифы на обёртках. Пару раз мне, кажется, попалось имя «Ван Минчхоль», но я не стал проверять.

Нас прервало дребезжание колокольчика и шум у входной двери. Я услышал, как охранник пробасил: «Нельзя». Вошедший (судя по голосу, молодой парень) попытался было прорваться, но после краткой борьбы остался на пороге.

— Пусти, скотина, я должен вернуть своё!

Му извинился и спокойным шагом прошёл в прихожую.

— А, это ты, голубчик, — в его голосе не оставалось ни каплю любезности. — Я тебя помню. Ты принёс деньги?

— Я принёс десять лян серебра!

— Я уже сказал, сколько нужно. Повторить?

Вновь шум краткой борьбы, за ним истошный крик:

— Крыса! Проклятая крыса! Верни мне меч отца!

Дверь снова открылась и захлопнулась. Великан попросту вышвырнул буяна на улицу. Я тихо шепнул Минхёку, чтобы при удобном случае он незаметно вышел и проследил за этим парнем.

Му, вновь любезный и приветливый, вернулся к нам и ещё раз извинился за беспокойство:

— Дело приходится иметь с самыми разными людьми. А оружие — это сплошная головная боль. Мало того, что солдаты то и дело пытаются заложить казённое, так попадаются ещё и такие бездельники!

Посчитав, что со стороны разговор мог звучать не в его пользу, он решил поведать нам всю историю. Прошлой зимой в лавку зашёл молодой человек и горестно поведал, что он на мели и вынужден заложить самое дорогое, что у него есть, — отцовский меч. Был уже вечер, в это время в ломбардах предпочитают не принимать новых вещей в заклад: при скудном освещении трудно убедиться в их качестве, — но Му, по его словам, «решил пожалеть несчастного». Удостоверившись, что на клинке не было проставлено государственного клейма, он предложил парню десять связок монет и срок в полгода. Тот согласился, и меч занял место на полке.

Через восемь месяцев, проводя ревизию невыкупленных вещей, достопочтенный Му ещё раз осмотрел меч, который теперь показался ему не таким простым, как вначале. Антиквар, которому он его показал, после тщательного изучения сообщил, что клинок стоит раз в двадцать дороже.

— Старочуская ковка, так-то! — весомо сказал Му, поглаживая бороду. — Этому клинку не меньше двухсот лет, и, разумеется, он не может быть для этого голодранца фамильной драгоценностью — иначе бы он так не продешевил! Но вот пару дней назад он является снова с намерением его выкупить — за десять лян. А я уже очистил его, восстановил инкрустацию и выставил на продажу за двести. Разбойник в крик! В драку! Из-за таких-то и держу охрану.

— А можно взглянуть на такое сокровище? — спросил я.

На стойке тут же возникла высокая коробка, обитая чёрным бархатом. Внутри на деревянной подставке покоился короткий — в две пяди длиной — меч. На блестящем лезвии был вытравлен узор: два играющих дракона. Он же повторялся на рукояти, навершие венчали четыре камня в форме созвездия Лэйского Дворца. Я перевёл взгляд на Мэйлинь, она коротко кивнула. Достопочтенный Му тут же согласился сбавить цену вполовину — в зачёт шероховатостей, которые остроглазая девушка нашла у него в отчётах. Он несколько приуныл, когда я предложил оплатить покупку из денег, остающихся на счёте моего отца, но в итоге согласился и на это.

Меч занял место у меня на поясе, «гранаты» Мэйлинь сложила в походную сумку. Процентщик проводил меня к столику и предложил составить новую верительную бирку. Он, наверное, привык, что дуншаньские чудаки делают это непременно в стихах. Некоторое время я молча смотрел на широкую гладкую дощечку. Мне хотелось написать так, как написал бы мой отец.

— Ничего не приходит на ум? — спросила Мэйлинь. Как и тогда, она встала у меня за спиной и смотрела через плечо. — Можно я попробую?

Она обмакнула кисточку в тушь и бисерными иероглифами вывела:

Эти стихи я и разломил надвое, отдав верхнюю часть Му, а нижнюю оставив при себе. И с тех пор не нашёл ответа, правильно ли я выбрал из двух половинок.