Алексей Штрыков - Шаньго чжуань. Тетрадь в белом бархате [СИ]

— Мои обещания касаются грядущего, — ответил я, — а вы уже сейчас сделали меня богаче на целую идиому, так что я ваш должник.

И не только на идиому. Эта беседа — и именно история поговорки, рассказанная вскользь и напоследок, — стала для меня ключом к полуденному разговору с тайцзинским книжником.

Через два дня я посетил одну из жемчужин гостевой слободы — химическую лабораторию, о которой упоминал судья Цао. А тем, на кого он намекал как на изготовителя яда, погубившего несчастного Пэк Ханыля, был её руководитель, доктор Ин Юэу, в этот раз самолично встретивший меня в воротах. Разумеется, он был настроен говорить именно о яде и несколько растерялся, когда я сказал, что пришёл побеседовать о чернилах.

Мы прошлись через передний дворик до гостиной — своеобразного рубежа между дозволенным и запретным. Если в некоторые дома слободы я легко заходил, будучи школьником, а в другие — будучи чиновником седьмого ранга, то внутренности лаборатории мне (в отличие, кстати, от того же Цао) повидать так и не довелось.

— Чем же вас привлекли чернила? — спросил Ин Юэу. — И чем не угодила тушь?

— Меня интересуют такие чернила, которые со временем исчезают. Но ещё больше — те, которые изначально невидимы, а затем проявляются на бумаге.

— Уж не читаете ли вы «Предания низин»? — усмехнулся химик.

Память моя словно рассмеялась вместе с ним. Да, конечно, всё то, до чего я с таким трудом додумался, было в книге, которую отец читал мне по вечерам. «Предания низин» — собрание драматичных сюжетов эпохи воюющих равнинных государств. Упомянутый доктором Ином эпизод относится к так называемому «Журавлиному кодексу», повествующему о подъёме и крушении державы Ланхуа. Её последний правитель, генерал Цзотэн, опасался распри между сыновьями, вокруг которых к закату его жизни сплотились две партии офицеров, и на смертном одре надиктовал секретарю завещание. Внимательно его перечитав и убедившись, что всё записано в точности, он заверил его печатью и до последнего вздоха держал в руках. Слуги, слышавшие, что́ диктует полководец, известили старшего сына, что завещание составлено в его пользу. Тот созвал родню и представителей обеих партий, с торжественностью извлёк бумагу из рук отца и поручил брату при свидетелях её зачитать. Каково было его изумление и негодование, когда оказалось, что завещание провозглашает наследником младшего сына! Посыпались взаимные обвинения. Держава разделилась надвое, а с гибелью обоих сыновей Цзотэна — на десяток осколков. Виною же всему был подкупленный секретарь: он записал слова генерала исчезающими чернилами, а между строк втиснул иные условия — чернилами, которые со временем проявляются. Умирающий и не подозревал, что текст в его руке сам собой меняется на противоположный.

Да, наши легендарные предки и их современники были умельцами по части стратагем и арсенал имели не в пример богаче нашего. Но я поспешил уверить Ин Юэу, что вопрос мой лежит в практической плоскости: можно ли создать чернила, которые вот так же проступят на бумаге без человеческого участия?

Доктор Ин кивнул.

— Но на это потребуется время, — добавил он. — Дней десять, никак не меньше.

Десять дней я вполне мог подождать. В моём плане отсутствовало ещё несколько элементов, требовались изыскания, но я, вернувшись к просмотру личных дел, сам не заметил, как переключился на поиск таинственного мастера Шангуаня.

Для удобства досье в гостевом архиве условно разделялись по цвету. Те, кто годился по гражданской части, получали чёрный корешок, пригодным по военной полагался красный, негодным и бесталанным — зелёный. Смотревшая из-под корешка серебристая тесьма-закладка, указывала на человека особой ценности. У чёрных папок администратора Ли их было как хвостов у тысячелетней лисицы. Красное досье капитана Дуаня могло похвастаться одной закладкой, а, скажем, у Бао Бревна не было ни одной. Разносторонность наставника государя делала равно возможным его нахождение и среди «чёрных», и среди «красных». Я для приличия заглянул в картотеку, но людей по фамилии Шангуань там не было вообще — после Дяо сразу шёл Юй. Разумеется, он жил инкогнито, и оставалось только перебирать личные дела.

Для начала я выбрал досье богаче прочих на закладки — недаром же Вэйминьский князь так высоко ценил своего ментора. Затем отсеял тех, кто, на мой взгляд, не подходит по возрасту. Любой из оставшихся мог теоретически быть Шангуанем, но в биографиях и приложенных оценках меня постоянно что-то смущало. Я побывал у подопечных Дуаня и разузнал имена всех учителей фехтования. Я запросил в управлении образования список преподавателей философии. И никто из названных людей мне не подходил. И не мог подойти! Лишь к исходу четвёртого дня поисков, вконец окосев от чтения личных дел, я понял, где допустил ошибку.

Я искал Шангуаня среди ярких и полезных обитателей слободы, в то время как поверенный императорского дяди, пересказывая ответ администратора Ли, дал понять: беглец наслаждается жизнью, в которой его таланты никем не признаны. Тогда и только тогда я впервые обратил внимание на зелёные корешки. Каких только людей не было среди непригодных и бесполезных! Потомки прославленных родов, люди с внушительными послужными списками, скромные неумехи и самозваные гении (среди них, отдам должное Су Вэйчжао, были все три собутыльника Линя).

Я открывал эти досье и каждый раз встречал нового, неизвестного мне человека. Ни с кем из «зелёных» я прежде не разговаривал. И внезапно наткнулся на имя, которое хорошо знал — Юань Мин, «господин Белая Шляпа». В моём раннем детстве этот седобородый человек приходил в наш дом так часто, что я называл его «дедушкой». Отец подолгу с ним разговаривал — и в моём присутствии, и наедине. Но всё, что сообщала мне папка — это то, что господин Юань «старчески слаб телом и умом, к полезной службе не пригоден». У меня почти не оставалось сомнений: я нашёл того, кого искал.

Разрабатывая схему относительно шатоских рудокопов, я выискивал способ не включать в неё Минхёка: манипулировать им я не хотел, а рассказать всё начистоту опасался — но он слишком удачно вписывался в мозаику стратагемы, чтобы обойтись без него. За день до того, как в архиве отыскалось досье Юань Мина, я подсказал верному слуге адрес Тын Тэхёна и разрешил несколько дней погостить у него в Шато. Минхёк был тронут таким проявлением заботы. Я попросил его ничего не рассказывать обо мне и время от времени появляться у меня и сообщать об общих настроениях местных жителей. И на следующий же день получил подтверждение: деревня кипит негодованием и поддерживает видимую благонадёжность, только чтобы больнее отомстить господину Чхве.