Алексей Штрыков - Шаньго чжуань. Тетрадь в белом бархате [СИ]

Когда слово взял Линь Цзандэ, Ядовитый Тан улучил подходящий момент и весьма резко его оборвал, сказав, что в собрание творческих людей втесался кто-то лишний. Мастер Линь вскипел и высказался в духе того, что среди собравшихся искусство понимает только он один. Градус перепалки вырос стремительно. Кто-то очень удачно подбросил со стороны реплику о том, что Отражённый Феникс способен лишь копировать чужое, но не творить своё, и учитель Тан изящно завершил дебют заявлением о том, что и копировать его оппонент не умеет:

— Если хотите знать, даже я, ничтожный, делаю это лучше него.

Линь опешил, потрясённый такой наглостью. Не дожидаясь, пока он соберётся с мыслями, я понимающе сказал, что среди служителей искусства разногласия нередки, и предложил в нашем кругу улаживать их не горячими словами, но делом — например, путём состязания между ним и Таном. Послышался одобрительный гул, Ядовитый Тан энергично закивал, а мастер Линь, злобно оглядываясь по сторонам, спросил насчёт судей, имея в виду, должно быть, что достойных не видно. Я тут же ответил, что на правах хозяина готов судить сам, и выразил надежду на то, что моя честность не вызовет ни у кого сомнений. Наверное, пару месяцев назад я услышал бы в свой адрес немало колкостей, но сомневаться в помощнике префекта было себе дороже, и Линь почтительно склонил голову.

Мы тут же обговорили условия. Местом состязания была выбрана часовня Первоначал — изящная, пусть и заброшенная загородная деревянная постройка, которую я обязался в ближайшие дни привести в порядок. Поскольку дуэлянты на дух друг друга не переносили, я предложил им явиться не сразу, а друг за другом — в одно и то же время, но с разницей в один день. Чтобы итоги не зависели от знакомства художников с чужими картинами, я обещал предложить в качестве оригиналов собственные этюды: чёрно-белые пейзаж и портрет. Учитель Тан тут же пожелал рисовать не на ткани, а на бумаге, и не тушью, а чернилами, причём вслепую, и это предложение было принято, как и своевременная просьба Линя обойтись без свидетелей.

Пока плотники и маляры занимались часовней, я получил весточку из лаборатории: Ин Юэу подготовил для меня внушительный флакон невидимых чернил и объяснил, как ими пользоваться. Из интереса я сам попробовал написать тайное послание, должен сказать, получилось недурно — написанный вечером текст, потемнел только утром, а без контакта со светом и воздухом, по словам доктора Ина, мог оставаться совершенно невидимым несколько дней. В торговых рядах я приобрёл несколько одинаковых кистей и бутылочку чернил — теперь уже самых обычных. В качестве образца пейзажа сгодилось моё собственное подражание классикам. А за образцом портрета пришлось обратиться к префекту.

От Минхёка я знал, что ситуация в Шато накаляется. Приближался сорок девятый день со дня гибели Ханыля. В приделе деревенского святилища духов-покровителей обустраивали алтарь для последней беседы (обычно такой готовят в доме покойного), рядом рудокопы выставили сменный караул из добровольцев. По улицам слонялись даосы с колотушками, распевающие о возмездии духов, а вечерами в доме старосты проходили какие-то тайные сборища. Когда я с послеобеденным визитом явился к господину Чхве, тот — как всегда невозмутимо — сообщил мне, что партию «черепашьего камня» готовятся передать незаконным покупателям через два дня, в ночь.

— Ты успеваешь со своей стратагемой? — спросил он.

— Нет, — честно ответил я. — Опаздываю на несколько часов.

— Очень жаль, — господин Чхве подвинул мне блюдо сушёной черешни. — Вероятно, следует применить силу и во время передачи арестовать тех и других.

— Это зависит от того, которая из двух фигур для вас важнее — и насколько вы готовы рискнуть, чтобы сохранить обе. Если вы разменяете Шато на поимку преступников, вы сохраните «черепаший камень», но потеряете деревню. Если позволить преступникам улизнуть, можно перехватить их с грузом на горных дорогах и сохранить Шато.

Префект удовлетворённо кивнул, и я добавил, что для выполнения плана мне нужно получить все рисунки, сделанные Пэк Ханылем. Вызванный слуга тут же принёс ящик из архива, я получил на руки пухлую папку, но, едва её раскрыв, был разочарован: в ней оказались копии. Чхве строго на меня посмотрел, но всё же подал оригиналы. Я легко нашёл юский портрет, а также выбрал карикатуру, где отчётливо по-корейски было выведено: «Убийца». Эту надпись мне очень хотелось перенести на шёлк; я бы сделал это сам, но опасался исказить почерк. Префект, узнав о моём пожелании, покачал головой, но мне удалось настоять на своём.

— Хорошо, ступай к себе и жди, — сказал он наконец. — Надеюсь, ты понимаешь, о чём просишь.

Вечером слуга из управы доставил мне домой портрет Хань Болина с нужной надписью в правом верхнем углу.

Наутро, едва открылись городские ворота, я отправился к часовне Первоначал, и там встретился с Ядовитым Таном. По жребию он был первым. Мы сели за столик у входа, и я вынул из принесённого футляра принесённые картины, чернила, кисти и лучшую бумагу, какую только смог приобрести в лавке для живописцев. Учитель Тан подозрительно на меня посмотрел:

— Вы ведь не решили взаправду проводить состязание?

— Конечно, нет! — отмахнулся я. — Но часовня прекрасно просматривается, и Линь мог отправить кого-нибудь из дружков удостовериться, что всё по-честному. Поэтому прошу вас: подыграйте мне ещё немного!

Тан рассеянно взглянул на мой пейзаж. Лесистые горы, вырастающие из клубов тумана, одинокая хижина и хлипкий мостик, потерявший добрую половину своих досок. Когда-то я очень гордился этой картиной — лучшей из тех, которые я когда-либо нарисовал, — но сейчас видел в ней больше недочётов, чем достоинств. Впрочем, учитель обошёлся без критики и, завязав глаза платком, попытался изобразить нечто подобное на чистом листе. Получилось ужасно. Вторую картину он даже не стал изучать — едва ли с портретом могло выйти что-нибудь сносное. Он некоторое время эффектно поизображал штрихи на бумаге и снял повязку. Мучения были окончены, а подсохшие картины — убраны под замок в бывший ящик для пожертвований.

Следующим утром в часовню пожаловал Линь Цзандэ. Когда я развернул перед ним пейзаж, он фыркнул:

— Не могли принести ничего более пристойного?

— Увы, — я сокрушённо вздохнул. — Но проявите снисхождение к моей работе, ведь зеркало равно правдиво отразит и летящую птицу, и ползущую гусеницу.

— Учтите только, что крылья вашей гусенице я рисовать не стану, — раздражённо ответил Линь, пробуя кисточку и чернила. — А вот эти закорючки в углу тоже желаете видеть на копии?