Алексей Штрыков - Шаньго чжуань. Тетрадь в белом бархате [СИ]

С дозволения правителя я спросил шатосцев, известен ли им изображённый на портрете. Староста, переглянувшись с главами родов, ответил утвердительно. Этот человек объявился в деревне с месяц назад, якшался со странствующими даосами и сеял дурные слухи о господине Чхве. Естественно, этим утром его бросились искать, но куда там! Взятые под стражу даосы тоже ничего не могли о нём сказать, разве только что родом он был из Ци, занимался гаданием и величал себя помпезным титулом-прозвищем — «Генерал-Единорог, Державный Распорядитель Небесной Казны».

— Давно вы видели его в последний раз?

Словно не поняв моего вопроса, Тын Ынхо стал слёзно умолять найти и покарать подлеца.

Я повторил вопрос по-корейски. Староста некоторое время утирал глаза, потом сказал:

— Позавчера, на площади.

Старейшина Пэков буркнул себе под нос какое-то ругательство, но находившийся рядом старейшина Тынов хорошо его услышал.

— Ынхо, ты совсем помешался или намеренно позоришь наш род? — недовольно произнёс он, обращаясь к старосте. — Этого человека мы видели минувшей ночью!

— При каких обстоятельствах? — продолжил я.

Опять начались рыдания. Последовала драматичная сцена признания в незаконной добыче и ещё более незаконной продаже «черепашьего камня». Господин Чхве сыграл потрясение и негодование, шатосцы — слёзное покаяние. Причём извинений погибшему Ханылю было отмеряно даже больше, чем префекту. Я не ошибся: месть призрака и проклятие покойных предков пугали их сильнее, чем перспектива сурового наказания со стороны государства. Из сказанного я уяснил, что Хань Болин во всей этой истории не фигурировал как покупатель. Нет, явившись в разогретую волнениями деревню, он втёрся в доверие к старосте и весьма эффектно «побеседовал с духами дорог и мостов», которые якобы и посоветовали тайно добывать «черепаший камень», на который в скорое время найдётся спрос. Гадание проводили трижды, и всякий раз Хань Болин повторял один и тот же ответ. На ночной же встрече он присутствовал как своеобразный посредник и указал на «приведённого духами» человека, только что вошедшего в деревню. Разглядеть незнакомца при скудном освещении не удалось, к тому же он и его слуги закрывали нижнюю часть лица повязками (распространённая практика, особенно среди людей с плоскогорья, путешествующих по области Янь). В квитанции стояла печать с фамилией Цзоу, но ни единая чёрточка не внушала доверия.

В общем-то, всё это подтверждалось и показаниями соглядатаев господина Чхве. Тын Ынхо ещё раз попросил не наказывать никого, кроме него и старейшин (а лучше — его одного), и клялся всем на свете, что «Генерал-Единорог» — горный демон, явившийся в деревню за его, старосты, грехи.

Префект властным жестом прервал поток этой околесицы и негромко сказал, вновь переходя на китайский:

— Совершённые вами преступления законом приравниваются к восстанию, за которое вся деревня Шато подлежит казни, ведь вы постарались сделать соучастником каждого. Дети преступников подлежат клеймению и ссылке в Цинь и Юэ. Имущество — полной конфискации.

Воцарилась тишина. Господин Чхве говорил неправду. Несчастным рудокопам, конечно, грозила конфискация, но в дополнение от силы несколько лет принудительного труда в соседних областях. Казнить могли разве что зачинщиков (вот этих троих), да и они, скорее всего, отделались бы клеймом и отрезанными ушами. Впрочем, законников среди пришедших не было, а я не стал встревать поперёк правителя.

— Однако, — продолжал он веско, — я, как любящий отец, не могу допустить, чтобы вы стали жертвами собственной глупости. Отрадно и то, что из трепета перед памятью убитого вы не скрыли своего злодеяния, а сообщили важные обстоятельства, которые помогут мне найти и покарать убийцу. Очень не хотелось бы давать этому делу ход, но вы ставите меня в неприятное положение: из-за вашего бунтарства двор недополучит почти двухмесячную норму добычи «черепашьего камня» и, конечно, потребует у меня объяснений. Даже если я буду молчать о вашем преступлении, столица направит сюда цензора, а то и назначит нового префекта вместо меня, а эти достойные люди уж докопаются до истины.

— Не погубите! — взвыли шатосцы, теперь, кажется, совершенно искренне. — Без отдыха работать будем, зубами камень грызть будем, кормилец, но не подведём!

Получив заверения в том, что оставшийся месяц шахтёры будут давать не меньше двойной нормы, и отпустив несчастных восвояси, господин Чхве попросил меня остаться ещё ненадолго. До прихода шатосцев он, конечно, обстоятельно расспросил меня о моём плане, а теперь пошёл задавать вопросы по новой, смакуя каждую деталь.

— Тебе несказанно повезло наткнуться на этого Линя, мой мальчик. Я не рассчитывал использовать его умения так рано, но рад, что он выдержал твою проверку, — префект в задумчивости погладил бороду. — Впрочем, он же самая уязвимая часть твоей задумки.

Эта мысль не покидала и меня. Что делать, когда Отражённый Феникс потребует при всех вынести судейство? А что если он увидит портрет убийцы, да и припомнит, что рисовал его в такой-то день? Дату поединка знает весь ресторан, а воспроизвести рисунок он сумеет когда угодно.

Вошедший слуга неожиданно сообщил о приходе учителя Тана. Я хотел было ретироваться, но, взглянув на префекта, побоялся об этом даже говорить: в его облике произошла мгновенная перемена, и он обрёл какую-то пугающую суровость. Впрочем, она была адресована не мне, а моему школьному учителю, на которого с порога обрушились грозные речи о том, что раздоры и интриги среди гостей наносят оскорбление хозяину. Ядовитый Тан слушал в напряжённом полупоклоне. Слушал внимательно, стараясь уловить суть обвинения и, кажется, просветлел лицом, за несколько минут не услышав в потоке общих слов ни одного конкретного о нём самом.

Дождавшись удачной паузы, он, стараясь звучать как можно спокойнее, сказал:

— Слова моего благодетеля более чем справедливы. Может ли ничтожный слуга знать, что́ вызвало неудовольствие благородного правителя?

Господин Чхве в ярости хлопнул ладонью по столу:

— Можешь и знаешь! Потому что именно ты строил козни против мастера Линь Цзандэ. Не о таком ли поведении Люй-цзы писал: «Кривое дерево исказило облик утёса»?

Тан повалился на пол:

— Меня оклеветали!

— Да знаешь ли, кого ты обвиняешь в клевете! — ещё раз хлопнул по столу Чхве. — Или думаешь, я из тех, кто поверит наветам?! Мне в точности известны твои гнусные задумки, как и личность твоего сообщника, который уже получил своё наказание. Он очень хорошо всё просчитал, но не учёл одного: ничто на Дуншане не укроется от того, кто волей императора поставлен блюсти закон!