Алексей Штрыков - Шаньго чжуань. Тетрадь в белом бархате [СИ]

Найдя уголок чуть поодаль от оживлённого шахтёрского маршрута, мы расположились передохнуть. Меня никогда не пугали замкнутые пространства, но осознание того, что мы находимся внутри горы, которая в любой момент способна на нас обрушиться, сильно давило — простите за невольную игру слов.

— Полбеды, если кого-то из этих дурней попросту засыплет, — Хон достал трубку и с моего рассеянного позволения закурил. — Подумайте, высокородный сударь, ведь мы сейчас находимся гораздо ниже уровня тумана. Если кому-то хватит рвения пробить дыру наружу, эта отрава зальёт полшахты.

Отчего-то вспомнилась циская пещера, в которой погиб Айго, и мне стало вдвойне не по себе.

— Даю вам пять дней, чтобы привести шахту в порядок, — сказал я как можно суше.

— Так это нужно будет заниматься только наведением порядка, — ухмыльнулся инженер, покручивая ус.

Я понял, что он торгуется, добавил ему два дня и пообещал щедрую награду за работу, сданную в срок и как следует, — и суровое наказание за каждого погибшего в забое. С такими недочётами на шахте и таким количеством больных рудокопов нечего было и думать о двойных нормах.

Возвращаясь, я обратил внимание на большой продолговатый камень у первой развилки. Он доставал мне до середины бедра и сверху был совершенно гладким. Шатосцы охотно сообщили, что это дядюшка Субин, покровитель местной шахты, который стоит здесь с незапамятных времён и обещает поддержку всякому, кто погладит его по голове. Что-то в этом камне показалось мне подозрительным, и я с фонарём в руке тщательно его изучил. У самого низа я обнаружил два характерных глазка и, хотя по форме «дядюшка» едва ли походил на грушу, приказал удальцам вынести его на поверхность и отрядил двоих в караул.

Поначалу это вызвало сильное недовольство рудокопов: мало того, что из-за моих распоряжений работа стала вестись медленнее и к ней перестали допускать больных, я ещё и отнял у них любимого истукана! За «добрым дядюшкой» в первые дни приходили целые делегации, но возвращать гуйшэня в шахту было бы глупо — мало ли что может приключиться. Тут очень пригодился подвешенный язык и умения Воронёнка: он сутками пропадал в кабаках и на рабочих посиделках, но во всей деревне не осталось, пожалуй, никого, кто не услышал бы, что в действительности именно этот камень до сих пор был причиной всех шахтёрских несчастий. Подтверждением его слов было то, что за то время, пока я был в Шато, там действительно обходилось без несчастных случаев.

Поначалу дядюшка Субин стоял неподалёку от рудника, затем его перенесли к мосту на Дуншань. Но ни при белёсом, ни при каком-то ещё тумане камень не трескался — хотя пару-тройку крылатых чудовищ рассекли на моих глазах. Я подумывал о том, чтобы оставить Субина в покое, но всякий раз отказывался из-за этих глазков — один в один как у гуйшэня!

Когда пришло время отправлять добытое господину Чхве, я потребовал перенести через мост и этот камень. Но во время перехода носильщик оступился, и тяжёлая ноша полетела вниз. Возможно, туман в том месте оказался не особенно густой, но я отчётливо увидел, как каменная оболочка при падении рассыпалась в мелкую пыль, а на земле оказалось что-то чёрное и длинное, словно гигантская змея или ящерица, которая очень быстро юркнула в какую-то расселину. Впрочем, никто из моих спутников не подтвердил увиденного мной, и я ещё долго списывал это на игру воображения.

— Жалуются на тебя, мой мальчик, — сказал мне префект при новой встрече. — Писали вот, что ты мешаешь людям держать слово, и просили тебя отозвать. Подвела меня деревня Шато — твоими-то стараниями.

— Но вы ведь захватили Хань Болина и тот груз? — спросил я.

— Нет, зачем? — улыбнулся Чхве. — С прошлых лет у меня образовался достаточный запас, и я нашёл, что́ отправить в столицу. Да и груз едва ли попал бы мне в руки — скорее оказался бы под мостом.

— В любом случае вы захватили бы преступников и узнали, кто они такие…

— Кто они такие, можно догадаться и так, — Чхве выглядел совершенно довольным. — Мне гораздо интереснее, что́ они собираются делать с «черепашьим камнем»…

Я понял, что эта история ещё далека от завершения. И, коль скоро я заговорил о завершениях, расскажу вкратце, чем кончилась история с дуэлью художников. В тот самый вечер, когда я прибыл в Шато, в часовне Первоначал, которая бо́льшую часть времени оставалась без должного присмотра и ночью служила пристанищем бродяг, произошёл пожар. Случившийся рядом Ядовитый Тан бросился его тушить и до прибытия пожарного расчёта держался героически, хоть и изрядно обжёг правую руку. Увы, работы поединщиков были утрачены безвозвратно, а новое состязание представлялось невозможным, пока у Тана не восстановится рука. О героизме моего учителя много говорили, но сам он великодушно уступал победу Линю, объясняя, что в тот раз остался недоволен своей работой.

Во время пребывания в Шато мне то и дело вспоминались слова Яо Шаньфу о некоем удивительном открытии. Лишённый возможности расспросить его лично и не доверяя подобные вещи переписке, я пытался накормить любопытство фантазиями о чудесных предметах, коими изобиловали истории об эпохе воюющих равнинных государств. «Предания низин» повествовали о стеклянном щите, который позволял правителю Цзао видеть, что происходит во вражеском стане; о ларце-напёрстке, скрывшем стратега Тэнъюаня; о золотой ампуле, заменявшей индийским воинам пищу, воду и сон за трое суток. Мне хотелось верить, что всё это ближе, чем кажется; что всё это можно заполучить, и относительно легко — достаточно узнать правильные имена вещей. Мои догадки были, конечно, далеки от истины, но насколько далеки, я не мог понять ещё с месяц по возвращении на Дуншань.

Поначалу я ждал, что учитель Яо сам возобновит наш прерванный обстоятельствами разговор, но он молчал. В его внешнем виде появилась хмурость и какая-то тревога. От старого Чжана я выяснил, что дело в плохом самочувствии госпожи Яо. В моё отсутствие ей трижды вызывали врача, но подробностей болезни никто из слуг не знал. На моё предложение помощи Яо Шаньфу ответил вежливым отказом и, словно читая мои мысли, пообещал в самом скором времени рассказать нечто невероятное, но прошла неделя, другая, третья, а он почти не выходил из флигеля. По той же причине не получали продолжения и уроки с Мэйлинь.

Ум, распалённый ожиданием, жаждал узнать что-то новое, однако дома я разом лишился собеседников, а на службе главной темой для разговоров стали мало меня интересовавшие столичные скандалы, и я вновь решил нанести визит господину Су. Можете представить себе моё разочарование, когда пробковый мольберт в его флигеле оказался пустым, а архивариус, впившись в меня глазами, попросил рассказать, что́ слышно о событиях в Тайцзине. Привыкший держаться в курсе событий и при этом запертый собственными страхами в четырёх стенах, он был сейчас моим товарищем по несчастью: соседей политика не интересовала, а администратор Ли ещё не вернулся из Лияна.