Тодор Кондов - Передает «Боевой»

— Ну все. Теперь Москва повернется к тебе спиной. Мы же поможем тебе разобраться что к чему, — пробормотал Секлунов.

Директор департамента государственной безопасности огляделся.

— Гешев, а дальше что?

— Его и… жену в Дирекцию. Здесь — обыск, если, разумеется, любезный хозяин не скажет, где искать то, что нас интересует.

В гостиную привели Елизавету. И Александра. Это были, по сути, последние их секунды в этом доме.

— Смелее, — сказал он, а голос его дрожал.

— Смелее, — сказала она. Для него ее решимость, спокойствие значили очень много. Он уловил в ее голосе страх, безграничное доверие к нему и какое-то новое чувство уверенности в том, что вместе с ним она выдержит все.

— В две машины, что ли? — спросил Секлунов. — Каждого по отдельности?

Гешев ругался. Павлов удивлялся тому, что все проходило так спокойно. Почему советская разведка не охраняет своих людей? Агенты опустили на окнах черные шторы светомаскировки. Зажгли лампы. Лучший специалист в полиции начал свою работу. Обыск должен был разоблачить арестованного.

Пеев обернулся. Окинул взглядом квартиру. Теперь он нуждался в покое. Нужно было правильно оценить обстоятельства и продолжать воевать.

Он понимал, что сейчас вряд ли начнется настоящий поединок с полицией. На ее стороне были все материальные преимущества. А что имел он? Убежденность в правоте своего дела. Наручники впивались в руки. Они стали своеобразным символом. Холодный апрельский ветер приятно освежал. Было 17 апреля 1943 года.

Директор полиции Антон Козаров сидел за своим письменным столом. Доктор Делиус расположился в кожаном кресле. У обоих были строгие сосредоточенные лица. Гешев встал у письменного стола своего шефа, вполоборота к уполномоченному адмирала Канариса. Поединок с Делиусом завершился в пользу «шефа той никудышной полиции». Доктор Пеев стоял в центре кабинета. Наручники с него сняли. Все для него стало теперь делом чести. Да, именно чести.

— Пеев, сожалею… — Директор полиции встал и уставился на задержанного. — Мы арестовали вас, поскольку вы являетесь главой советских разведчиков. У меня просто не укладывается в голове, что вы связаны с такого рода делами. Искренне сожалею. Я прошу вас, будьте разумны. Победители — мы. Покидайте поле сражения, не уточняя своего положения.

Пеев заметил в ответ:

— Я прошу, господин Козаров, уточнить обвинение против меня, чтобы я имел возможность защищаться или соглашаться.

— Доктор Пеев, «Цыпленок» (Тодор Стоев) обстоятельно информировал нас о вашей деятельности.

— Господин Козаров, возможно Стоев, о котором вы только что упомянули, стал предателем. Однако не исключено, что его имя используют с провокационной целью. Вторично прошу вас предъявить мне обоснованное обвинение. В противном случае буду утверждать, что я стал жертвой шантажа или досадной ошибки.

Доктор Делиус оживился:

— А ну-ка помогите ему припомнить, — сказал он по-немецки, но в ту же минуту сообразил, что арестованный, возможно, знает этот язык, и нахмурился: — Большевику следовало бы быть уже мертвым… но этот пусть еще поживет… — добавил он по-болгарски.

Гешев щелкнул пальцами. Два агента поволокли доктора по коридору. В кабинет вошел Павел Павлов.

…Гешев не соглашался, но доктор Делиус настоял, и господа приняли решение провести с советской разведкой одну контрразведывательную игру. Делиус обещал, что на сеансах Эмила Попова будет присутствовать его опытный радист и что ничего неожиданного не произойдет. Гешев мрачно предупреждал:

— Господа, вы имели дело с большевиками? Зачем играть с огнем. Я, конечно, приму все меры предосторожности, но не верю, что из этого что-нибудь получится.

Доктор Делиус остался непреклонным:

— Господа, ваши узкопрофессиональные задачи, как и политико-государственные, решены. Я настаиваю на исполнении вами своего долга союзников.

Гешев был доволен: Делиус одобрил его, Гешева, намерения, но при неудаче болгарина ответственность будет нести немец. Несогласие оказалось чисто внешним, поэтому полицейский решил сразу же сломить Эмила. Он приказал привести его в свой кабинет. Встал из-за стола. Подошел к нему. Сел, закурил. Предложил ему сигарету:

— Попов, я тебе всыпал немного, чтобы ты поумнел, а сейчас вызвал порадовать. Вот уже полтора часа в гостях у меня доктор Пеев. Все пропало.

— Ты так думаешь, Гешев?

— Теперь думать будешь ты. Я же должен действовать. Ты не такой уж простой парень, и я принял решение подарить тебе жизнь. Можешь идти домой. Установишь связь с Москвой. Но передавать будешь радиограммы с моим текстом. Вот цена твоего приговора к пожизненному заключению.

Домой? Эмил улыбнулся. Там, очевидно, подготовлен капкан. Будет лучше, если он защелкнет его сам, чем полиция будет беспрестанно угрожать тем, кто до сих пор находится в числе заподозренных.

— Гешев, а если я не пойду на это?

— Пойдешь… В противном случае умрешь вторым. Первым умрет твой сын. Даю тебе честное слово.

— Не сомневаюсь.

— Вот тебе сигареты, Попов. Приду через час. И ты дашь мне ответ.

Эмил знал, что Гешев врет, что, когда игра кончится, его расстреляют, но желание предупредить Москву, что Александр Пеев арестован, что радиостанция раскрыта, взяло верх. А что, если ему удастся бежать?!

…Пятью минутами позже Гешев приказал освободить деда Николу.

— Старый хрыч, от твоего молчания зависят две жизни. Твоего сына и твоего внука. Эмил отправился домой. И ты тоже. Ты нам уже не нужен. Условие одно: кто бы ни пришел искать твоего сыночка, будешь говорить, что он болен и лежит дома. Если проговоришься…

— Вы меня не запугивайте. Я ведь найду в себе силы пережить гибель всей семьи. Но уж раз Эмил решил вернуться домой, буду молчать.

Гешев махнул рукой. Несколько позже, отдав распоряжение передать Марии Молдовановой, что она может ходить к Эмилу один раз в день за инструкциями по работе «Эльфы», он поделился с Секлуновым:

— Попов не выдержал. Старика это поразило. Это нам урок. Видишь, какой новой наукой я овладел!

…К десяти часам утра 18 апреля дед Никола позвонил в квартиру Эмила.

Его пригласил войти ухмылявшийся агент:

— Прошу, старый хрыч! Видишь, каким любезным хозяином я стал.

Дед Никола присел у ног сына. В комнате находился второй агент. Обстановка говорила сама за себя.

— Значит, отпустили тебя… — Старик покачал головой.

— Да. При условии, что я продолжу прежнюю работу, — ответил сын. Глаза Эмила сверкнули, и отец понял, что означает этот огонь. Он немного успокоился. — Причем добровольно.

Теперь дед Никола мог выслушать сына. Ведь сын не забыл о своем долге… о праве коммуниста жить гордо и умереть достойно.