Александр Сытин - Мертвые всадники

Сидя на приступочке чай-ханы, он брал черепок, и, зажав его между коленами, наставлял дрель. На согнутой палке, похожей на лук, была туго натянута струна. Макай вставлял петлю струны в палку дрели и терпеливо водил луком из стороны в сторону. Игла дрели скрипела, впиваясь в ф'аянс или стекло, и Алимджан подавал отцу нужные черепки.

Макай складывал их, вставляя в ямки снаружи посуды железные скобки, и мазал трещины мастикой, которая каменела и не размокала в воде. Чашка была как новая. Странно было видеть стеклянную посуду, скрепленную железными скобками, и Макая называли большим мастером. Весь яркий солнечный май, а иногда и июнь, проводили они таким образом и шли от кишлака к кишлаку. За. два месяца кожа на босых ногах делалась толстая, как подошва, и не трескалась от пыли и солнца. К концу июня они возвращались в город и начинали готовить темный душистый мед из дынь. Прозрачные негодные дыни нового урожая покупал Макай по дешевке у лавочников и складывал в одну большую груду. Теперь у маленького Адимджана было больше работы, чем у Макая. Под огромным казаном разводили огонь, и целыми ночами Алимджан подкладывал ветки. Макай хранил в тайне изготовление меда, и Алимджан не знал, что, кроме дынь, кладет туда старый мастер. Макай говорил, что каждый ремесленник имеет свои секреты и маленький мальчик не должен их знать, чтобы не проболтаться. Алимджан старался поддерживать ровный огонь и ночью, чтобы увидеть, светил дымной веткой, заглядывая в котел. Дыни в казане делались темными, и от них шел крепкий и сладкий запах и кружил голову. Темный сок золотыми искрами заливал куски дынь и подымался в котле.

Через три дня бекмес был готов. Все содержимое котла вываливали в мешки и подвешивали на балках в тени, чтобы мухи не слетались со всего Керманшаха. Темные капли звонко шлепали в подставленные котлы. Алимджан так хотел спать, что глаза у него слипались, как будто они были вымазаны бекмесом. Два дня они отдыхали и спали. Снова начинали они варить дыни, а мешки все висели, и целые недели на разные голоса звенели капли. Наконец, запасы первых мешков были готовы. Дыни внутри были плотно слежавшиеся, как хлеб, котлы до половины были наполнены медом,..Одуряющий сладкий запах шел от мешков, и Макай прищелкивал языком.

Цукат, хороший цукат. Алимджан бежал за своей маленькой подругой Зарой, дочерью муллы соседней мечети. С видом старого мастера Алимджан подводил ее к котлам и гордо показывал все их производство. Зара макала пальчики в котлы и сравнивала бекмес на вкус. Макай давал детям две-три копейки, и они бежали за лепёшками. Они ели хлеб с дынным медом и строили дом из платья матери Зары. Алимджан совершенно входил в роль старого Макая и выкладывал все его соображения. Теперь у него есть хозяйка и он посеет рис, потому что он уморился ходить по кишлакам и чинить посуду. Если так будет продолжаться, то он совсем состарится. Зара слушала, не переводя дыхания, и они играли, пока не приходила мать Зары и не уводила ее домой. Последний раз случилось так, что пришел сам мулла. Он больно потянул за ухо Алимджана в то время, как мальчик намечал арык для рисового поля. Алимджан заплакал от оскорбления. Он сидел у арыка и, обхватив колена руками, неутешно рыдал, как в тот .день, когда умерла его мать. Но через час прибежала Зара и, глотая слезы, стала просить его, чтобы он поскорее вырос и тогда она выйдет за него замуж.

— Ну, пожалуйста. Ну, пожалуйста, —твердила она, и у Алимджана в глазах мутилось от горя. Только вечером, когда Алимджан поклялся, что никогда ее не забудет, она ушла. Утром погонщики прйвели верблюдов с мехами, чтобы взять готовый бекмес. Верблюды кряхтели, когда на них грузили булькающие меха, и медленно позванивали своими медными колокольчиками. Макай не получил сразу денег за бекмес. Одолжаться у лавочника не хотел и потому пошел на работу в мечеть. Высоко над землей шла стена, на которой обвалились зубцы. Как всегда, Алимджан последовал на работу за отцом. Не следовало старому голодному Макаю взбираться на высокие леса, где приходится ходить с тяжелыми камнями по узким доскам и не глядеть вниз. Через два часа после начала работы, Алимджан увидел, как его отец взмахнул руками и с диким воплем исчез за краем лесов.

От ужаса у мальчика закружилась голова. Он сел й схватился за какую-то балку, чтобы не упасть, а когда, дрожа от страха, спустился вниз, то увидел черную лужу крови на камнях возле мечети. Труп уже унесли. У Алимджана подломились ноги, и он сел на землю, бессмысленно глядя на камни, залитые кровью.

Эту ночь он спал у сердобольного лавочника, а под утро прибежала Зара. Она совала мальчику в рот медовые орехи, облитые своими слезами, чтобы заставить его замолчать.

Через две недели откуда-то с края света приехал казанский татарин, одетый, как старый Макай, и увез маленького Алимджана с собой. Соседи пожалели Макая, подарили маленькому Алимджану новые штаны, подушку и одеяло и провожали его, когда он вместе с дядей садился на арбу, чтобы ехать в Россию. Жители Керманшаха совершенно забыли старого Макая и его сына, как забывали людей, унесенных потоком или упавших в пропасть.

Но через восемь лет, в двадцать втором году, после того, как над всей страной пронеслись вихри революции, болезней, голода и гражданской войны в Керманшах явился великан-татарин. Это был Алимджан.

Ближайший город за триста верст протягивая свою длинную руку через снежные перевалы и выжженные долины, насаждал администраторов. Алимджан был прислан для созданья в Керманшахе европейской школы. Все вспомнили маленького Алимджана, и уже в день его приезда шли пересуды по всему городу. Не считая начальника милиции, Алимджан был единственным европейцем. В день приезда йлимджан жадно смотрел на глиняные дома и дувала, где он любил и знал каждый закоулок. Он хотел посмотреть, где была их лачуга, и, как будто очнувшись от сна, увидел, что деревья, которые он помнил молодыми, выросли, Алимджан не поехал смотреть родной дом, |так как сентиментальность мало принята на востоке, и сразу же отправился в дом начальника милиции, у которого решил жить первое время.

2

Усыновление пришельца

У начальника милиции Керманшаха собрались гости. Лицо хозяина четкое, как на римской медали, было сегодня приветливо, насколько оно вообще могло быть приветливым. Большая керосиновая лампа щедро освещала гостей, сидевших в кругу на полу, поджав ноги.

Горные киргизы, от одежды которых пахло снегом, бараниной и кумысом, сидели вперемешку с жителями долины, узбеками. Луговой холодный ветер в горах, который дует с ледников, вызывает такой же загар, как и солнце долины; поэтому киргизы были такие же черные, как и оседлые земледельцы долины. Керманшах в это время был еще предоставлен самому себе. Иногда забредала шайка басмачей. Они требовали фуража и мяса, отбирали скот и, зарезав на прощанье какого-нибудь администратора, исчезали в беспредельных степях, которые тянулись в сторону Алая. Вслед являлся военный отряд, месяцами преследовавший шайку, и жители вздыхали свободно. В обиходе жителей отвага была нужна, как штаны, ружье или киса плова. Поэтому никто из собравшихся не стремился удивить остальных рассказом из своей жизни, который среди европейцев показался бы необычайным. Чтобы приехать на базар, надо было не сорваться вместе с грузом с горной тропы, не утонуть в потоке и не попасть в лапы басмачей.