Александр Сытин - Мертвые всадники

Командир заскрипел зубами. Мягко спросил:

— Откуда вы все это знаете?

— На базаре говорили. Узун-Кулак!

— Рысью марш!

Прятаться было смешно. Отряд загрохотал к казармам. Командир давно истощил ругань. Вдруг стал говорить мягко и ласково. Огонь в глазах стал гаснуть в то время, когда зубами готов был разорвать горло своему собеседнику.

Чудилась измена. Он боялся бредить во сне. Спал один. Наконец, написал приказ пулеметной команде, передал кавалеристам его телеграммой: отряду соединиться в Ак-Кургане. Сам командир лично ночью, в халате и чалме, загнал насмерть туркменского жеребца, торопясь в Ала-Букэ. Но... когда кавалерия, с обмотанными копытами, рысью подошла к Таган-Кишлаку, ее уже ждал горячий плов и чай!

Узун-Кулак!!!

Опять? Проклятие! Старшина вывернул котлы в костер, обварил чаем кашевара и карьером вылетел в Ала-Букэ. Его встретил огонь пятисот винтовок, и только высокая курганча спасла отряд от гибели. Утром задыхающиеся лошади примчались на подмогу, с орудием и пулеметами, но степь и горы уже были пусты.

3

— Где же разбойник Полван?

— Бельмейды!

Недоверие лилось на командира из глаз его отряда. Два месяца такого позора, что хоть пулю в лоб! Вчера ночью пешие разведчики протянули от секрета телефон в курганчу, чтобы с утра наблюдать степь и изловить хоть одного басмача. Ползли на локтях, колючками продрали мясо до костей. Утром раздался насмешливый писк телефона: ти-ти-ти-ти! Схватил трубку:

— Ассолом - Алейкюм! Это я, Аман Полван!

Второй голос из секрета:

— Товарищ командир! хоть убейте, все сделали, как вы приказали. Это он сам, сволочь, с вами разговаривает.

Командир положил трубку телефона. Отошел. Сел. Перед глазами пошли огненные круги. Уже из секрета бежали бегом к курганче ободранные и израненные колючками солдаты. Неподвижное небо враждебно сияло. Степь молчала гробовым молчанием.

— Поди поймай, попробуй! Кругом никого нет, да и прожить тут нельзя, на пятьдесят верст кругом ни капли воды, кроме колодца в курганче. Вышел из секрета. Осмотрелся. Часовые спали. Спали днем, лежа на горячей земле с винтовками в руках. Можно ли требовать от живого человека, чтобы он два с половиной месяца упорно смотрел в пустую мертвую степь? Часовые спали. Яркая до безумия мысль пронизала больную голову командира. Чуть не задохнулся от радостной ненависти, залившей все тело.

— „ А, подожди, дай подумать ". Вернулся назад в курганчу. Вызвал начальника пулеметной команды и старшину. Явились. Вытянулись. Шопотом, глядя веселыми, безумными глазами, отдал странное распоряжение:

— Ни за какие поступки ребят не наказывать, никаких упущений не замечать. Поняли? Если даже один из вас повторит другому мое приказание — расстреляю!

— Поняли!

Вышли, посмотрели друга на друга, пожали плечами: „Сумасшедший!" — Разошлись в разные стороны. Старшина побрел к каптеру и увидел спящих часовых.

Аж переворотило внутри от злобы: „Застрелю!" — и вдруг вспомнил приказ — „не замечать", — остановился, как вкопанный. Неожиданно улыбнулся хитро, и

по - кошачьи, немножко бочком, пошел дальше. А командир приказал подать плов. Кашевар глаза вытаращил: „в первый раз, как из России выехали, вот штука!"

Наелся. Повалился спать. Всю ночь продрыхнул. Встал в десять часов.

Вяло и сонно приказал вьючить. Никак не продрыхнется! Тронулись. Ночевали в степи. Постов не проверял. Конной разведки не было, — что за чорт! — все равно будто дома, в Саратове!

Приехали в Уч-Тепе. Что за чорт! Плов и чай уже готовы!

Ага! Узун-Кулак! Поели да и спать, даже часовых не выставили... Я начальник пулеметной команды, вместе с старшиной, пьяные, захрапели в кустах, чуть не на сутки. Солдаты, — кто на базар, кто в чай-хану, кто за урюком, а командир хоть бы что! Заказал старшине водки, налопался пьяный, один две бутылки самогону выпил, да и кричит: „Отряду собираться!" Куда это еще? Назад в Ала-Букэ!

Часа три прошло, пока все собрались. Оказалось, что двух человек зарезали в саду, а командиру хоть бы что! Пьяный, ни черта не понимает. Наскоро произвели дознание, никому ни выговора, ничего. Кое-как сели и поехали. Дали крюку, — шли неделю!

В Ала-Букэ ждала неприятность: от командующего фронтом пакет:

Срочно передать командование помощнику и явиться. Отряд распустился —

дисциплины никакой, по слухам, два человека зарезаны в садах, однако, донесения от вас не последовало. Если не восстановите порядка и дисциплины — будете преданы суду .

Читал один. Потирал от радости руки. Глаза смеялись. Разорвал бумагу, бросил. Через два дня отдыха отряд пошел ночью на Шаган. Ни дозоров, ни разведки не высылали. Командир всю ночь ехал в середине отряда. Достал запасные замки пулеметов, бросил их тихонько на пыльную дорогу и что-то бормотал.

— Положительно он с ума сошел!

4

Пришли в Шаган утром. Въехали на закрытую со всех сторон площадь, как в западню. Остановились напротив единственной улицы. Два часовых остались около орудия, а пулеметы вкатили в сарай. Сняли с арб два огромных котла для варки плова. Жители ясно видели, что котлы набиты скарбом и запасным обмундированием.

— Ну и порядочки у урусов, ха-ха!

Котлы вкатили в сарай.

Солдаты разбрелись. Неожиданно к старшине вошел командир. Запер за собой дверь. Оглянулся и шопотом стал что-то говорить. Старшина побелел, как полотно, но сдержался. Через час восемь человек вытащили из сарая нагруженные котлы, в которых было обмундирование. С бранью потащили их через площадь на другую сторону. Там был второй сарай.

Эти дураки тащили нагруженные котлы, вместо того, чтобы сразу же их опорожнить. Как будто не все равно, какой сарай.

Ха-ха! хи-хи!

Жители смеялись над лентяями и безалаберностью. 1

По дороге солдаты переругались и чуть не разодрались, никто не хотел работать. Наконец, котлы дотащили до сарая.

Шесть человек скоро отправились в сарай дрыхнуть, а остальные стали возиться на площади у расставленных котлов. Будет плов! Они разводят огонь и командир с ними!

Вот дурачье! Пришло еще пять человек. Уже собрали в садах виноград, урюк и инжир. Пошли в сарай. Заказали старосте водку и даже анашу. Пировать, значит, собрались!

5

— Алла! Алла!

— Грунч! — режь!

За два квартала могучий залп двух сотен винтовок. Короткий вопль жителей:

— Басмачи кельды! Аман Полван! Аман Полван!

Человек пятьсот всадников, в цветных халатах,

шальным карьером вломились на площадь. Бросились к одинокой пушке, к сараю, где были пулеметы. На всех крышах, окружающих площадь, показались люди в чалмах, с винтовками.

Но... что это? Позади котлов как по волшебству, распахнулись двери сарая, и дружный огонь четырех пулеметов хлынул в спину атакующих. Какой-то солдат, спавший у пушки, вскочил и изо всей силы рванул за шнур. Пустая пушка, накрытая брезентом, грохнула картечью. В упор, в середину толпы... Дым и пыль закрыли все. Вопли слились с пулеметным ревом.