Павел Автомонов - Ледовый десант

Русанов оглянулся. Лают собаки? Или это просто почудилось?

Оглянулся и Василий. Значит, не почудилось. Собаки действительно лаяли. Вот донеслись чьи-то голоса. Это была погоня. Немцы обнаружили побег.

Вдруг Василий упал, угодив ногой в колдобину. Вскрикнул. Русанов бросился к нему.

— Больно?

— Да, — скривился Василий.

Лай собак приближался. Тяжело дыша, Александр и Василий молча переглянулись. Сжав зубы, Василий встал, прихрамывая, снова побежал.

Огороды остались позади. Василий и Русанов уже бежали лугом, утопавшим в сизоватом тумане. Под ногами хлюпала вода, высокая, покрытая росой трава мешала бежать.

Впереди темнел лес. Еще минут десять — и они окажутся среди деревьев. Там легче будет спрятаться, уйти от погони. Вот только эти собаки и их поводыри сзади… Наверное, они тоже в своей Германии учились догонять противника.

В глазах Русанова помутилось. Земля и небо качнулись. Все в голове пошло кругом. Это от голода, недосыпания. Он сделал еще несколько шагов и упал.

Теперь над ним склонился Василий. Мокрый от росы Александр с трудом поднялся, прохрипел:

— Бежим, Вася!

Они снова побежали.

В ушах Русанова вдруг зазвучали немудреные слова песни, которую когда-то пели допризывники, маршируя по Воронежу:

Как тогда все было просто и понятно.

Уже ощущалось дыхание леса, доносились запахи молодых липких веточек. Сколько еще шагов осталось до спасения?

Позади запыхавшиеся враги. Позади злобно воют и лают псы. Кто назвал их друзьями человека? Какие же это друзья, если служат карателям, гестаповцам? Как ненавидел сейчас Русанов собак! Если бы не эти проклятые овчарки, немцы так скоро не напали бы на их след. Но лес уже рядом.

Вдруг раздался взрыв. Из-под ног Василия поднялся фонтан земли. Василий упал.

Рой осколков от мины просвистел над головой Русанова. Несколько мелких осколков угодили в плечо и бедро. «Почему не в сердце! Почему не в голову?» — застонал от боли Александр, падая на землю.

Он не слышал собачьего лая, хотя овчарки были рядом. В ушах почему-то продолжала звучать давняя песня:

Морщась от боли, Александр стал подниматься. В ту же секунду овчарка вцепилась в рукав гимнастерки и так рванула, что он упал на спину.

— Встать! — гаркнул подбежавший жандарм.

В утреннем небе послышался гул. Сперва он был еле слышен, но с каждым мгновением становился все более грозным. Вскоре все небо дрожало от рева моторов. Десятки вражеских бомбардировщиков летели на восток.

«Неужели не мы, а фашисты начнут наступление на Курской дуге? — с болью подумал Русанов. — Начнут, не разделавшись до конца с нами, партизанами. В любом случае командование гитлеровцев вот-вот снимет блокаду, чтобы перебросить солдат на фронт, под Курск и Белгород. Нам надо было продержаться еще лишь несколько дней. Не смогли. Как жаль…»

Раздетый до пояса, капитан Русанов лежал, привязанный к широкой скамье, а гестаповцы загоняли ему под ногти иголки, били его сучковатыми палками до тех пор, пока лейтенант полевой жандармерии не поднимал вверх палец.

— Довольно! — говорил он и начинал снова допрашивать.

На все вопросы Александр Русанов отвечал одно: «Не знаю».

— Где другие партизанские отряды?

— Не знаю.

— У нас есть сведения, что несколько отрядов ушли в рейды. Куда и с какой целью?

— Не знаю.

— На железной дороге произошли загадочные катастрофы наших поездов. У партизан есть мины, управляемые по радио?

— Не знаю. Я не разбираюсь в минах…

Лейтенанта тревожило, что нескольким отрядам удалось вырваться из кольца окружения. Их надо было немедленно найти и уничтожить. Если не удастся сделать это в ближайшие дни, потом будет поздно — командование отзывает воинские части на фронт.

Русанов почувствовал, что лейтенант и два его помощника уже начали уставать от допроса. Да, повезло ему в жизни — наделила его судьба здоровьем и силой деда. Но дед Увар мог побороть и пятерых мужиков. А вот он не может справиться даже с тремя немцами. И лишь потому, что лежит привязанный к скамье. Освободили бы его от пут, дали бы свободу рукам. О, тогда бы он показал им свою силу!

— Поймите! Я ничего не знаю! — повторил Русанов, сам того не замечая, что словом «поймите» обратился к палачам, как к людям.

Жандармы вдруг приостановили свою работу. Но не потому, что в их душах заговорила жалость. Нет, просто настала пора сделать перерыв на обед. Сверх положенного у гитлеровцев не работали даже палачи. Они пошли в столовую, оставив возле Русанова только часового.

Но вот вернулись. Сытые, самодовольные. Следом за ними вбежал еще один жандарм и протянул лейтенанту листок бумаги.

— Радиограмма, господин лейтенант! Пленного Русанова отправить в Орел. Таков приказ.

— Гм… Тебе повезло, капитан, — сказал лейтенант. — Повезло. Силен ты. Если бы не твое крепкое здоровье, этот приказ, — он потряс листком бумаги перед глазами Александра, — застал бы тебя на том свете…

В Орел Русанова доставили поездом, а с вокзала в тюрьму повели под конвоем. На его груди висела фанерка с надписью: «Убийца, шпион и бандит!»

Русанов еле переставлял ноги. От ран и пыток болело тело.

Время от времени он останавливался и в ту же секунду получал удар в спину.

— Ком… Ком… Бандит! — подгонял жандарм.

На обочинах скапливались люди, молча смотрели ему вслед.

— Держись, капитан! — раздался вдруг чей-то голос. — Скоро наши придут!

Несколько жандармов в черных мундирах, будто вороны, метнулись к людской толпе. Но найти и схватить смельчака не так-то просто.

Русанов улыбнулся. Впервые с тех пор пор, как попал в лапы фашистов. Шепотом повторил:

— Держись, капитан!..

В тюремный лазарет приходили посмотреть на «убийцу, шпиона и бандита» гестаповцы, офицеры-эсэсовцы, жандармы. Некоторые предлагали Русанову даже сигареты. Все были в хорошем настроении, смеялись, шутили.

— Теперь конец твоим красным! Курск завтра будет наш! Москва будет наша! — сказал один из жандармов.

…На пятый день в лазарет пришли два парикмахера. Увидев их, Русанов удивился. «Не все ли равно, каким умереть — побритым или обросшим щетиной?»

— Вас хотят видеть таким, каким вы были в партизанах, — сказал парикмахер.

— С усиками, подстриженным, — добавил его напарник. — Цените гуманное отношение, господин капитан. У вас даже не отобрали орден.

Мысленно Александр готовил себя к новым мукам на допросах, представлял, как гестаповцы будут ломать ему ребра, загонять иголки под ногти, бить по спине сучковатыми палками. И вдруг — на тебе. Перед ним не гестаповцы, а парикмахеры с бритвой, помазком и блестящим блюдечком с пенящимся в нем мылом. «Это все из-за моей планшетки!.. — чуть не вскрикнул Русанов. — Они узнали, кто я. И теперь…»