Павел Автомонов - Ледовый десант

— Ошибаетесь, господа немецкие генералы! — прошептал Сталин. — Танковую армию мы уже переправили на тот берег. Саперы и местные жители за две недели построили деревянные мосты… Однако правда то, что танковая армия Рыбалко никак не может выйти из оврагов и балок на оперативный простор… Но из Запорожья и Кременчуга вам уже не ударить по киевской группировке генерала Ватутина. Вы опоздали! Запорожье, Днепропетровск уже наши!

«…Газета 17-й немецкой армии сообщила: сокращение фронта сделает его более насыщенным, чем он был раньше…»

— Логично, — кивнул Сталин. — Более короткий фронт — большее скопление войск. Когда-нибудь фронт в Берлине будет, возможно как и в Сталинграде, самым коротким…

Письмо рядового 3-й роты 574-го полка 304-й немецкой пехотной дивизии:

«…Отступление к Днепру вызвало полную растерянность среди солдат и офицеров. Никто не понимает, что происходит и как далеко будем отступать. Настроение у солдат скверное. Все пьют без меры шнапс. Я каждый день выпиваю бутылку. Сейчас сильно болит голова. Одно утешает: что скоро все это кончится…»

Письмо другого солдата:

«…Меня снова мучают целые полчища вшей. Не знаешь, с какого бока чесаться. «Обезвошивание» стало мечтой нашего брата. Надеюсь, что судьба будет милостива ко мне… Нам остается только удивляться, что немецкая стратегия допускает, чтобы противник расширял плацдарм. Но я лучше помолчу, чтобы не было беды…»

«Гитлер сказал: «Борьба на востоке тяжела. Но я хорошо изучил историю, чтобы знать, что последнюю битву выиграет тот, кто проявит наибольшее упорство. Наши бойцы на востоке делают неимоверное. Но я требую сделать невозможное возможным, как бы ни было тяжело…»

Сталин начал просматривать радиограммы, поступившие из штаба генерала Шаблия.

«…Во второй половине сентября партизанские отряды на север от Киева захватили, организовали с помощью населения 25 переправ на Десне, Припяти и Днепре. Из них на Днепре возле сел Окунинова, Новый Глебов, Теремцы, Домантово, Сорокошин переправы были удержаны в жестоких боях с фашистами до подхода частей Красной Армии…»

«Штабу партизан.

Несмотря на осатанелое сопротивление врага, удерживаем позиции на правом берегу Днепра вот уже четыре дня. Наши пришли! Мы обеспечили переправу частей 17-го стрелкового корпуса.

«Штабу партизан.

Через Десну и Днепр партизанское соединение «За Родину» полностью обеспечило переправу боевых частей 17-го стрелкового корпуса. Спасибо.

«Штабу партизан.

Весь район на запад от Десны представляет собой настоящий партизанский край. Здесь мы воочию убедились, какой грозной силой в борьбе с оккупантами стали партизаны, какую стойкость и отвагу проявляют советские люди, которые в ответ на призыв Коммунистической партии бьют врага не только на фронте, но и в тылу. Лишь один крестьянин И. П. Свиноед на своей лодке перевез на правый берег Днепра несколько наших подразделений. Сотни и сотни партизан вливаются и пополняют наши войска…

Сталин прошелся по кабинету. Сел за стол.

— Вам, господин Манштейн, не понять оптимизма командующего армией генерала Пухова. Не понять подвига крестьянина Свиноеда!..

Еще одна радиограмма.

«ЗСТ-5». Молния. Штаб партизан. Шаблию.

Оперативная группа сообщает: партизанские отряды готовы по вашему сигналу овладеть несколькими переправами и плацдармами на правом берегу Днепра и Припяти в районе Новошепеличей. Считаем, что плацдарм на север от Киева будет иметь большое стратегическое значение для Красной Армии, поскольку местность эта низинная и есть где развернуться танковым корпусам и тяжелой артиллерии. Ждем подхода регулярной армии.

Сталин резко встал, опять заходил по кабинету.

«Неужели генерал Ватутин не обратил внимание на эту радиограмму партизан? Местность низинная и есть где развернуться танкам и тяжелой артиллерии?..» Его глаза уставились в обозначенные на карте позиции войск 1-го Украинского фронта на Букринском плацдарме. Вспомнил только что прочитанные слова фельдмаршала Манштейна: «Красная Армия решится переправить на правый берег танки и тяжелую артиллерию только через замерзший Днепр…»

— А мы не стали дожидаться морозов. Решились! — Сталин потер рукой подбородок. — Решились! Но, наверно, не там…

Он снова сел за стол, обхватил голову руками.

«Нет, еще не поздно превратить ошибку в тактическую приманку! Эвакуировать 3-ю танковую армию с Букринского плацдарма на Лютежский плацдарм. Надо эвакуировать и артиллерийский корпус. Снять несколько самых боеспособных дивизий 40-й и 27-й армий. Рокировка! Решено! Войска на Букринском плацдарме должны имитировать подготовку к наступлению. Оставим вместо танков тысячу макетов и фальшивые позиции. Рокировка! Скрытая от противника. Передислоцируем войска ночью, под сплошной дымовой завесой, и как можно скорее. С Лютежского плацдарма мы сможем взять Киев до Октябрьских праздников».

Сталин, конечно, понимал, что осуществить передислокацию войск на двести — двести двадцать пять километров очень тяжело. Особенно трудно придется артиллеристам. Не хватает машин, тягачей. Но надо! Надо, чего бы это ни стоило! И второго ноября или, в крайнем случае, третьего ноября нужно развернуть стремительное, внезапное наступление на Киев. А перед Манштейном и Готом демонстрировать, что Красная Армия до сих пор пытается взять его «букринскую крепость», чтобы вырваться на оперативный простор и освободить Киев с той стороны, откуда ворвались в город два года назад немцы.

Сталин еще раз взглянул на голубую ленту Днепра, извивавшуюся на топографической карте, взял лист бумаги и стал писать проект директивы Ставки:

«Представителю Ставки ВГК товарищу Жукову, командующему 1-м Украинским фронтом товарищу Ватутину…»

Рокировка…

Командующий фронтом генерал Ватутин отдал приказ о рокировке танковой армии, частей усиления, тяжелой артиллерии с Букринского плацдарма на север от Киева.

В то же время бойцы 40-й, 27-й и 47-й армий начали изготавливать макеты танков, орудий, тягачей, автомашин, чтобы расставить их в полосе обороны армий. Работа эта хотя и была кропотливая, но приятная для плотников и столяров и нудная, надоедливая для тех немногих солдат, кому до войны не приходилось брать в руки топоры, рубанки, пилы. Срок — полтора суток.

Тюканье топоров, стук молотков, жужжание пил, казалось, соревновались с выстрелами автоматов и винтовок, с залпами орудий, с грохотом взрывов снарядов. Бутафорию ставили под прикрытием дымовой завесы — в погожие часы над Букринским плацдармом все время висели «рамы».