Аида Гюмреци - Алые маки на серых скалах

— Что же, например, я могу делать в этом отряде?

— Взрывать штабы врага, доставать ценные сведения. Мало ли что подскажут обстоятельства! К примеру, спрячешь в кармане динамит и проникнешь в белогвардейский штаб. Нажмешь кнопку — и точка: штаб взлетает в воздух, и ты — вместе с ним. Страшно?

— Не очень, — храбрясь, ответила Ася и начала машинально перебирать страницы какой-то потрепанной книжки. На Камо она не смотрела.

— Постойте, а почему вы решили, что вас возьмут в этот отряд? Может, вы не подходите? — вдруг спросил Камо.

Ася оторопела. Действительно, почему? Ей стало не по себе.

— Я готова вступить в Особый отряд… Конечно, если подхожу…

— Не раздумывая? А вы знаете, что должны поставить крест на своей личной жизни? Ничего для себя: ни семьи, ни очага. Знаете, что смерть будет караулить вас каждую минуту?

— Знаю. Но я не хочу об этом думать, — тихо ответила Ася.

— Нет, вы обязаны думать! Я ведь это серьезно сказал, что придется взрывать штабы. Вполне возможно, что вы и сами не уцелеете…

— Пусть. Значит, я своей смертью послужу народу! — решительно ответила она.

— Самой, конечно, взлетать на воздух необязательно… — засмеялся Камо. — Пусть враги взлетают! Но крест есть крест…

Через несколько дней Каспарова сообщила Асе, что она принята в Особый отряд Камо.

Особый отряд обрастал людьми. Были отобраны пятьдесят человек преданных боевых коммунистов и комсомольцев, прошедших проверку лично через секретарей райкомов, секретарей МК и ЦК. Парни — все как на подбор с военной выправкой, кто в красноармейской форме, кто в матросской.

Девушки тоже в военном — в гимнастерках, в солдатских сапогах, коротко стриженные. Их в отряде было четверо, включая Аню Новикову и Асю Папян.

Третьей была Лиза Барская — коммунистка из бакинского подполья, одноклассница Аси, с которой они вместе приехали в Москву. Четвертую девушку, Лизу Драбкину, командировали в Особый отряд из секретариата ЦК партии. Ее лично знала Надежда Константиновна Крупская, с которой та работала в семнадцатом году на Выборгской стороне Петрограда.

Отряд разместился в небольшом флигельке, спрятавшемся в глубине зеленого двора на Садово-Каретной улице. Девчат поселили в одной большой комнате, ребята занимали несколько других, а Камо занял небольшую комнатушку, где едва поместилась узкая кровать, небольшой столик и пара стульев. Здесь он принимал бойцов, с которыми была необходимость поговорить с глазу на глаз. Дошла очередь до Лизы Драбкиной.

— Хочу попросить вас, Драбкина, заняться довольно скучным делом: анкетами наших бойцов. Вам придется это делать в часы, свободные от занятий, по возможности не афишируя. Так, будто между прочим… Как вы на это смотрите? Справитесь?

Девушка внимательно посмотрела на Камо, обдумывая ответ.

Камо понравилась эта ее спокойная вдумчивость. Сам горячий и быстрый в решениях, он особенно ценил в людях уравновешенность, неспешность высказываний и решений.

— Анкета — это вещь, которая только кажется скучной! На самом же деле бывают анкеты — и анкеты… В тех, например, которые мне суждено было впервые держать в руках, был заключен неповторимый кусок истории…

Камо понял, что Лиза имела в виду анкеты старых большевиков, собравшихся в августе семнадцатого года, после свержения самодержавия, на шестой съезд партии. С каторги, из ссылок и тюрем приехали тогда люди, чтобы решать главный вопрос — вопрос о пролетарской революции.

От Дзержинского Камо знал, что Драбкина — дочь профессиональных революционеров — присутствовала тогда при встрече глубоко взволнованных людей, всматривающихся в лица друг друга, порой не сразу узнававших бывшего товарища по тюремной камере. Конечно, вспоминали они и о пережитых вместе провалах и арестах, годах одиночного заключения, тюремных бунтах, избиениях, каторге, побегах… Он сам тогда, полуживой после Харьковской тюрьмы, через горы и долины добрался до Петрограда. Владимира Ильича не было — скрывался в Разливе от грозящей ему расправы со стороны Временного правительства. Однако съезд работал под его непосредственным руководством!

— Говорите, что же вы замолчали? — с трудом оторвавшись от воспоминаний, попросил Лизу Камо.

— В то время мне было поручено раздать делегатам съезда анкеты, потом собрать их и сделать сводку. На листках серой, шершавой бумаги была начертана повесть о лучших представителях нашей партии. Вы даже не представляете, товарищ Камо, какая впечатляющая картина получилась от сложения всех данных! Я запомнила это на всю жизнь. Сто семьдесят один делегат… Люди проработали в революционном движении в общей сложности тысячу семьсот двадцать один год. Их пятьсот сорок девять раз арестовывали, в среднем три раза каждого. Около пятисот лет провели они в тюрьмах, ссылках, на каторге. Да что, собственно, я это вам говорю, когда в этой статистике числитесь и вы!

Драбкина смущенно замолчала.

— У вас прямо творческий подход к анкетам. Это замечательно, — сказал Камо. — Поговорим теперь о наших анкетах. Сейчас у нас в отряде пятьдесят человек. Мы должны оставить ровно половину. Я дам вам пятьдесят новых бланков. Вы раздадите их бойцам. Они заполнят их в зале, при вас, все вместе. Вы соберете их и потом составите сводку. Несовпадения выпишите отдельно.

— Если не уверен в своей памяти, не лги? Так я понимаю, товарищ Камо, этот ваш маневр с анкетами и автобиографиями? — с улыбкой спросила Лиза.

— Э, это недозволенная вольность — проявлять такую прозорливость! — полусерьезно, полушутливо погрозил пальцем Камо. — Вопросы ко мне есть?

— Есть, товарищ Камо! А как объясню товарищам — хотя бы девчатам по комнате, — почему именно я постоянно прибегаю сюда к вам? Это ведь может вызвать неизбежные толки!

— Да очень просто. Вы ведь, кажется, пописываете, ведете дневник или что-то в этом роде? Пусть все думают, что вы пишете повесть или летопись. И уединяетесь в этой самой отдаленной от суеты комнате. Идет?

Дни проходили в напряженных занятиях. Проводились они по отдельным группам и, исключая девушек, мало кто из числившихся в отряде знал, кто есть кто. Ни разу в полном составе бойцов не собирали.

Камо с первых же дней сумел расположить к себе бойцов, подружиться с ними. Однако это не мешало ему быть требовательным. Но и бойцы понимали его с полуслова, выполняли приказания быстро, точно.

Ася близко подружилась с Аней Новиковой и несколькими парнями из своей группы. На нее сразу произвели хорошее впечатление Роман Аксенов, Филипп Новиков, Володя Хутулашвили, большевик-грузин, которого девчата между собой стали звать «наш старик», потому что Володе было тридцать пять лет.

— Камо, наверное, многих отсеет, — как-то вечером, рассуждая об отряде, глубокомысленно сказала Аня Новикова. — Это при сражении чем больше бойцов, тем лучше, а для нашего дела — наоборот.