Аида Гюмреци - Алые маки на серых скалах

Не знали девушки, что эти складские помещения специально были придуманы как приманка, чтобы выявить, кто на это «клюнет». К тому времени Драбкина закончила сопоставление личных дел с новыми анкетами бойцов. Уединившись будто бы для своих писаний, она тем временем докладывала Камо:

— У Романа Владимировича Аксенова большое несоответствие между двумя анкетами и автобиографиями. В одном случае он умалчивает, что был в плену у немцев, в другом очень подробно описывает свои приключения. Посмотрите!

Камо взял дело Аксенова.

Родился тот в Витебске в 1898 году в семье железнодорожника. Отец рано умер, мать работала прачкой. Сам Роман еще юношей стал работать в железнодорожном депо; начитавшись книг приключенческого порядка, пытался «съездить» в Америку: в Одессе забрался в трюм американского парохода. Поймали. Убежал в Германию, оттуда его принудительно отправили на родину.

В империалистическую войну Аксенов оставил работу в депо и в шестнадцать лет добровольцем ушел на фронт. Попал в плен к немцам. Бежал. Когда перебирался к своим, был арестован и посажен в тюрьму по подозрению в шпионаже. Но вскоре был оправдан.

Октябрьская революция застала его в Витебске, на его родине. Он вступил в Красную Армию, воевал против белых, был принят в партию большевиков. Затем его зачислили на пехотные пулеметные курсы. Стоял на посту № 27 часовым у квартиры Ленина, что не каждому курсанту доверялось…

Камо поговорил с Аксеновым. Тот очень просто объяснил расхождения в документах.

— Я не считал нужным писать об этом. Ничего похвального! Одна дурость, и только…

Широкоплечий, сероглазый, русоволосый парень, по натуре балагур и насмешник, он за короткое время стал душой отряда.

— А почему теперь так подробно изложили эту «дурость»? — строго спросил Камо.

— Хм… — усмехнулся Аксенов. — Потому что при такой ситуации, что какой-то вражина забрался в Особый отряд и склады оружия уничтожает, надо, чтобы каждый боец как стеклышко был проявлен в каждой мелкой точечке его жизни! Хочу, чтобы никакой утайки ни от кого не было…

Камо пытливо посмотрел в глаза Романа. Парень спокойно выдержал взгляд.

— Так ты уверен, что склады оружия у нас взрываются?

— Конечно! Вам бы надо каждого из отрядовцев сквозь ситечко пропустить, товарищ Камо!

— Раз вы такой прозорливый, Аксенов, я вам одному открою секрет: горят пустые старые сараюшки, и только. Но смотрите, ни одному человеку не говорите! Пусть останется между нами. Ладно?

— Могила! — Роман энергично ударил себя ладонью в грудь. — Аксенов не подведет, товарищ Камо. — Его обычная покоряющая улыбка исчезла с лица.

После ухода Аксенова Камо долго сидел в задумчивости.

— А кто еще из бойцов был в плену у немцев? — спросил Камо у Драбкиной, когда она снова зашла со своим «писанием».

— Абол. Вот его личное дело…

Жизнь Яна Абола была подобна жизни многих латышей-революционеров. Родился в декабре 1895 года в семье безземельного крестьянина, в Латвии. Отец работал поденщиком, рано умер, оставив шестерых детей.

Шестилетнего Яна определили в дом богача подпаском. Когда подрос, стал пастухом. Затем начал работать в Риге каменщиком.

Под влиянием своей сестры — работницы-большевички Зельмы и ее товарищей-революционеров, стал посещать подпольные собрания, участвовал в забастовках. Во время демонстрации он нес красное знамя в колонне рабочих фабрики «Проводник», за что в 1914 году был арестован и сидел три месяца в тюрьме. По выходе на волю с еще большим рвением предался революционной работе.

В 1914 году активно участвовал в организации антивоенной демонстрации, проходившей под лозунгом «Долой войну!». Был вторично арестован в числе рабочих-каменщиков. После освобождения, чтобы избежать явки на военную службу, уехал из Риги в Царицын. Не имея паспорта, работал грузчиком на волжских пристанях, а временами — каменщиком на стройках.

Из-за преследований полиции осенью 1916 года завербовался на выполнение тыловых работ в бывшей Виленской губернии, откуда весной был взят в армию, и в августе 1917 года стал членом большевистской партии.

В боях под Ригой Абол был тяжело ранен, попал в плен к немцам и убежал. Весной 1919 года добровольцем вступил в Красную Армию. Вторично был ранен в бою под Елгавой. После лечения в госпитале откомандирован в распоряжение ЦК партии, а затем зачислен в Особый отряд.

Камо отложил дело Абола в сторону. Взял бумаги Филиппа Новикова, ближайшего друга латыша, с которым ему пришлось сидеть в Рижской тюрьме за участие в первомайской демонстрации.

…Чуваш по национальности, Новиков не помнил места своего рождения: село находилось где-то около Чебоксар. Он рано убежал из дома сельского богача, который еще малым ребенком взял его, сироту, в подпаски. В Балтийский флот попал сначала юнгой, а как подрос, стал матросом. В 1918 году был откомандирован оттуда в Москву и попал в охрану поезда наркомвоенмора.

Будучи бойцом охраны, Новиков исколесил половину России. Не раз ему приходилось принимать участие в боевых операциях…

Камо перечитал и личное дело Казаринова. Андрей тоже из семьи крестьянина-бедняка деревни Карапаны Вятской губернии.

Русский по национальности, Андрей Казаринов работал батраком у зажиточного крестьянина своего села, затем служил матросом в пароходстве на реках Западной Сибири. Три года был в окопах, затем вернулся из армии и работал ремонтным рабочим в депо. В 1918 году пошел добровольцем в Красную Армию. Оттуда был командирован на Московские кремлевские курсы. В 1919 году вступил в члены партии большевиков…

— Биографии этой четверки — Аксенова, Абола, Новикова и Казаринова — схожи до скуки. А вы, Лиза, говорите, что анкета — вещь не скучная, — отложив в сторону дело Казаринова, сказал Камо. — Все они из бедных семей, у всех четверых — сиротское детство, потом армия или флот, окопы или железнодорожное депо.

— А вы обратили внимание, что они и по внешности схожи? — спросила Драбкина. — Высокие, сероглазые, русоволосые. Новиков, пожалуй, немного отличается: чуть ниже ростом, широкоплеч, ходит, раскачиваясь, будто земля под ногами вертится.

— Это у него от флотской службы. Он и с тельняшкой не расстается, заметили? А ну вызовите его сейчас!

Филипп шел, как всегда, вразвалку, широкими шагами. Поздоровался сдержанно.

— Так как же, дорогой, получилось, что вы не помните названия своей деревни, где родились? — перекинувшись с вошедшим несколькими незначительными фразами, спросил Камо.

Новиков пожал плечами. В уголках его рта появилась легкая ухмылка, будто он знал нечто такое, что было недоступно пониманию его собеседника. Однако Камо терпеливо ждал ответа, поэтому Новиков сказал: