Хаджи-Мурат Мугуев - Господин из Стамбула. Градоначальник

— … и при часах, — добавил вошедший офицер, передавая мне мои часы, отобранные Голоскухиным. Отдав часы, он спокойно закурил папиросу из лежавшего на столе моего портсигара и, разглядывая его на свет, определил: — Восемьдесят шестой пробы. Вероятно, весит не менее фунта?

— Четыреста сорок граммов, — ответил я.

— Вес отличный! — похвалил он и опустил его в свой карман.

— Итак, ваша свобода зависит от вас самих, — сказал полковник. — Серж, садитесь, с месье… месье…

— Базилевский, — подсказал я.

— …с месье Базилевским в автомобиль и представьте его обществу.

Машина вынесла нас на шумную улицу. Тяжелые, железные ворота контрразведки остались позади. Я поглядел по сторонам. Город жил своей шумной ночной жизнью, такой же смешной и нелепой, как нелеп был весь сегодняшний день.

— Как в кинематографе! — засмеялся я, закуривая отличную папиросу, предложенную мне моим соседом, из портсигара, дважды украденного у меня за этот день.

***

Забыв свои опасения, Конов, Савин и Маслов с интересом слушали удивительную повесть старого господина, тдкую необычайную и неожиданную.

От вод Босфора потянуло легкой прохладой, воздух стал чуточку свежее, и ветерок пробежал по зеленым листьям винограда.

Турок-слуга унес остатки прославленного оттоманского плова. Старик что-то сказал по-турецки другому, и тот внес в беседку вазу с фруктами, виноградом и нарезанными ломтями дыни.

— А теперь, друзья, шербет по-константинопольски и черный турецкий кофе.

Базилевский взглянул на часы.

— Если я вас не утомил и вы не спешите к пароходу, то у нас есть еще достаточно времени.

— Прошу вас, продолжайте вашу удивительную историю, — попросил Савич.

— Спасибо. Продолжаю…

***

— Мы сейчас поедем в Коммерческий клуб. Там уже собираются господа интеллигенты, цвет и краса местной демократии, — чуть улыбаясь, говорил офицер. — Вам, как возглавляющему эту команду, надо знать хотя бы в лицо своих единомышленников. Ну и чтоб они узнали вас — это наша первая задача. Вторая — поговорите кое с кем из них. Говорите все, что вздумается, о любых конституциях и свободах, на любые темы, конечно кроме большевистских разговорчиков. За это мы не погладим по головке ни вас, ни их…

— А мне это ни к чему.

— Вы должны быть представителем русской либеральной демократии и выразителем чаяний бежавшей в Севастополь прогрессивной интеллигенции. Может быть, вы — профессор, литератор. — Мой собеседник оживился. — Хотите быть литератором, представителем левого крыла литературы? Вы вообще в ней что-нибудь понимаете?

Русскую современную и классическую литературу я знал сравнительно неплохо, — все-таки гимназия, политехникум, студенческие землячества, журналы «Знание», «Пробуждение», «Альциона», «Нива», петербургские вечера в клубах, вернисажи и т. д., то есть вся моя студенческая молодость дала мне в этом отношении известные знания и лоск.

— Хорошо. Я могу сойти за столичного юриста, любителя литературы и искусств, — ответил я.

— Пусть будет, так, — ухмыльнулся мой спутник. — Я не знаю, насколько вы сильны в литературе, но в области процессуальных и уголовных кодексов, несомненно, мастак.

Мы оба рассмеялись его шутке так дружно и весело, что со стороны можно было подумать, хохочут два старых закадычных друга.

— А как вас представить этому почтенному обществу, барон? — осведомился офицер.

— Дворянин Базилевский, Евгений Александрович, русский, спасшийся из подвалов петроградской Чека. О баронстве, румынском или каком ином подданстве — ни звука. Это мне пригодится позже, когда…

— Когда? — очень живо заинтересовался офицер.

— Когда я выполню возложенную на меня господином полковником миссию и иностранные гости разъедутся по домам.

Экипаж свернул к Александровскому проспекту, и освещенное огнями здание Коммерческого клуба предстало перед нами. Фаэтон остановился, и мы вышли на блестевший под электрическими огнями асфальт.

— Господин ротмистр, заглянем на секунду в зеркало, осмотрим себя, опрыснем слегка костюм духами, — поправляя галстук, предложил я.

— Это хорошо. Джентльмен в вас угадывается во всем, — то ли искренне, то ли издевательски согласился офицер, тоже задерживаясь у зеркала.

Дежурный у входа принес пульверизатор и, вежливо улыбаясь, протянул его мне.

— Вас тут, видимо, знают все? — поднимая бровь, спросил офицер, охорашиваясь у зеркала.

— Только служащие и двое-трое из дежурных старшин, да и те в лицо… Их интересует не фамилия, а деньги и щедрость посетителя. — И, сунув швейцару доллар, я пошел дальше.

— Вы мне начинаете нравиться, Евгений Александрович! В вас действительно есть что-то от подлинно русского барина и мота, — с невольным уважением сказал офицер.

Скорее от Расплюева, — вставил я.

— От кого? Не знаю такого.

— Персонаж из пьесы Сухово-Кобылина «Свадьба Кречинского».

— Не видел… Я обычно в столице на балет и забавные фарсы хаживал. Терпеть не могу русских назидательных пьес.

Мы вошли в залу. Это была большая нарядная комната с шестью высокими окнами, выходившими на улицу. Огромная люстра заливала зал ярким светом. На полу был толстый, видавший виды, потертый ковер, по стенам расставлены старомодные резные полукресла с высокими спинками, а посреди залы — длинный овальный стол, покрытый цветной скатертью со свисающей бахромой.

У стен сидело пять-шесть человек, сразу же поднявшихся при нашем появлении. За столом было еще несколько одетых кто во фрак, а кто и в пиджаки весьма старого покроя и фасона.

Нам навстречу через всю залу поспешил благообразный господин с приколотым к груди голубым бантом, в середине которого виднелся миниатюрный трехцветный российский флаг. Это был старшина сегодняшнего собрания, чуть лысоватый, пожилой мужчина с небольшой бородкой и аккуратно подстриженными усами.

— Здравствуйте, господа! — делая общий поклон и небрежно пожимая руку склонившегося перед ним старшины, произнес офицер. — Прошу познакомиться. Меня вы, возможно, и не знаете, я ротмистр Токарский, Сергей Сергеевич, прикомандированный к вам для встречи наших славных заморских друзей. Я говорю об англичанах, французах, бельгийцах и прочей с… — он запнулся, и я понял, что он с трудом сдержался, и продолжал: — с-социалистической, парламентской и рабочей делегаций, которые соблаговолили посетить нас. Теперь представлю вам моего доброго друга, верного и непреклонного борца за правопорядок в России, блюстителя высоких нравственных начал в человеке и самое главное, — ротмистр поднял вверх палец, — человека исключительной нравственности, светлых идеалов, носителя подлинно гуманных качеств современного цивилизованного общества.