Генри Стэкпул - Голубая лагуна [сборник]

Это стоило попробовать, и сегодня, очутившись одна, Катафа прокралась к дому и заглянула в него. Вот эти кораблики стоят в сумерках на своих полках, эти божества, которые разбили ее пирогу. Такие красивые и занятные, несомненно, живые, стояли они: шхуна, фрегат, еще какое-то судно с полной оснасткой и несколько крошечных китоловных судов с тупым носом, платформой для дозорного на мачте и всеми остальными принадлежностями.

На полке, прибитой у двери, лежал рядом с коробкой для спичек старый нож Кернея. Устоять против такого соблазна Катафа была не в силах. Не трогая спичек, она взяла нож и, выйдя из дома, швырнула его в лагуну. Затем снова вошла в дом и сняла китоловное судно с его полки. Это была самая маленькая из всех моделей, и девушка решила, что лучше всего начать истребление именно с нее.

Она повернулась к двери с суденышком в руках и вдруг увидела Кернея, бежавшего через лужайку; бросив на пол китоловное судно, Катафа отскочила от двери и побежала. Еще полминуты — и она оказалась бы пойманной.

Увидя, что девушка вошла в дом, Керней выскочил из-под росших по ту сторону лужайки деревьев, думая, что на этот раз поймал ее, но он опять опоздал; гнаться же за нею было равносильно погоне за зайцем. Внезапно остановившись и подняв сделанный из дерева шар Дика, лежавший у него на пути, Керней прицелился в девушку, когда она бежала, и попал ей прямо в поясницу.

До матроса долетел глухой стук шара, ударившегося о спину девушки, за которым последовал болезненный крик, и Катафа исчезла среди густой листвы деревьев.

— Это научит тебя вести себя получше, — заметил Керней, поднимая китоловное судно, которое было почти цело, исключая надломившуюся мачту.

Теперь он понял, кто крал у него смолку, тупил его гарпуны и попортил шлюпку; жест, с которым нож был брошен в лагуну, рассказал ему обо всем, и, садясь у дверей, чтобы починить кораблик, он поклялся, что расквитается с противной каначкой.

— Так это ты рвешь мою рыболовную снасть?.. — бормотал он, сидя с зажатым между коленями рыболовным суденышком и быстро работая пальцами у мачты. — Так это ты бросила мой нож в воду?.. Хорошо же, погоди! Не получишь ты больше ни куска и ни глотка пищи, которую не добудешь сама, не будь я матросом Кернеем. Ни куска и ни глотка, пока не выпросишь у меня прощения.

Матрос продолжал работать, мысленно вспоминая все, что еще можно было вменить Катафе в вину: совсем новую веревку, таинственно куда-то исчезнувшую, пилу, попавшую на самую западную часть острова, точно ее унесли какие-то злые духи — раньше он приписывал все эти случайности, собственной небрежности и забывчивости и винил во всем только самого себя.

В то время как Керней чинил модель судна, с лагуны раздался плеск весел, и Дик высадился на берег с тремя крупными лещами, нанизанными на стебель лианы. Увидя, что Керней один, он стал искать глазами девушку.

— Где Катафа? — спросил, наконец, юноша.

Керней поднял голову:

— Убирайся отсюда и не задавай мне глупых вопросов, — закричал он, точно говорил не с мальчиком, а со взрослым мужчиной. — Ступай, поищи ее, если желаешь ее найти; она бросила мой нож в воду и перепортила мои снасти. Подходящая тебе пара; не даром вы с ней всегда вместе где-то шатаетесь.

Мальчик отступил на шаг, смотря на матроса широко раскрытыми глазами.

— Что же она опять сделала? — спросил он.

— Сделала? — повторил Керней. — Я сейчас только сказал тебе, что она натворила. Пойди поищи ее в лесу, если тебе хочется узнать, что она натворила. Чего же ты стоишь здесь, как какой-то проклятый канак, в которого она тебя обратила, и спрашиваешь, что она натворила. Убирайся прочь!

Дик положил рыбу на землю и быстро зашагал к деревьям, росшим с правой стороны лужайки.

Вскоре он скрылся, и Керней услышал его голос, кричавший на туземном языке:

— Катафа, хаи! Аманои Катафа, хаи, хаи!

— Проклятый канак, — проворчал Керней.

Катафа, забравшаяся в самую гущу леса, услышала зов Дика, но ничего не ответила.

Мысли путались у нее в голове. Однажды очень давно, камень, брошенный маленьким канакским мальчиком, случайно задел ее, пробудив в темном уголке ее ума смущение и негодование. Как и теперь Керней, мальчик находился позади нее, и она не видела, как в нее полетел камень. Внезапный удар произвел на нее такое впечатление, будто кто-то ударил ее кулаком. Теперь произошло то же самое. Хотя она сейчас же поняла, что ее задел только шар, а не рука живого человека, потрясение все же осталось.

Катафа простояла несколько минут, прислушиваясь к отдаленному зову Дика:

— Катафа, хаи! Аманои Катафа, хаи! [40] «Катафа, иди сюда! Милая Катафа, иди сюда, иди сюда!»

Призыв раздавался все слабее; Дик, очевидно, побежал не в том направлении.

До этого Катафа ни разу еще не была одна в лесу: она всегда ходила туда или с Диком или с Кернеем. Она никак не могла привыкнуть к этим огромным чащам деревьев, к их сумраку, к их густым благоуханиям, к странным пятнам света и тени, вызванным движением веток и огромных листьев, к чувству, что она окружена со всех сторон. Когда девушка находилась среди леса, безграничный простор атолла еще громче призывал ее к себе, и ее тоска по родине и отчаяние все усиливались.

Но сегодня она почему-то забыла свой страх перед деревьями, и призыв утратил на время свою силу. Оскорбление, нанесенное ей Кернеем, отодвинуло от нее все остальное, все образы, кроме образа первого человека, посмевшего нарушить табу неприкосновенности и ударить ее.

Она свернула направо и вышла в аллею, образованную двойным рядом высоких деревьев. Здесь росли густые папоротники, а над ними в зеленом полумраке качались канатообразные лианы, усеянные цветами-звездами.

Девушка остановилась на минуту, смотря вверх на орхидеи, похожие на летающих птичек, на большие, похожие на рупоры, цветы гигантской повилики, на отдаленную крышу из листьев, движущуюся под дуновением ветра и образующую дрожащие пятна света и тени.

Затем она пошла дальше и дошла, наконец, до маленькой, окруженной деревьями и кустами лужайки, на которой среди темной зелени травы яркой белизной сверкал какой-то предмет. Это был череп. Девушка раздвинула листья. Перед ней лежал целый скелет с совершенно целым позвоночником и ребрами. Самое сильное пламя, зажженное рукой человеческой, не могло бы лучше обжечь добела эти кости, более аккуратно счистить все мясо, чем это сделало время, проливные дожди и жгучее южное солнце.

Отогнув руками листья в сторону, Катафа молча смотрела на череп. Среди принадлежностей для заклинаний, которыми пользовалась колдунья Джуан, был и человеческий череп, к помощи которого она обычно прибегала, призывая злые силы на какого-нибудь врага.