Генри Стэкпул - Голубая лагуна [сборник]

— Так или иначе, — заключил Адамс, — этот человек почему-то интересует меня, и я намерен на него взглянуть.

— Плата хорошая, — сказал Дютиль, — но я предупредил вас обо всем, хотя Тенар этого и не сделал. Доброго вечера.

До улицы Дижон, где жил Адамс, было далеко от Божона. Он отправился туда пешком, обдумывая по пути полученное предложение.

Спортивный характер предприятия, исходя от степенного Тенара, казался ему довольно забавным.

«Ему хочется натравить меня на Берселиуса, — размышлял он, — как если бы мы были две собаки. Этим все объясняется. Отчасти я понимаю его: он боится, что если Берселиус подговорит какого-нибудь слабосильного малого, то слабосильному малому придется плохо. Вот он и задумал пустить в ход шестифутового янки вместо пятифутового лягушонка, слепленного из асбеста и окурков. Ну-с, во всяком случае откровенен. Гм… Не по душе мне это предложение — а все-таки есть в нем что-то, что мне нравится. Во-первых, две тысячи франков в месяц и ни гроша расходов, а тут еще Конго, и зловещие аллигаторы, и большие косматые обезьяны, и ощущение ружья в руке, как бывало… Эхма!»

«А все-таки смешно, — продолжал он, подходя к бульвару Сен-Мишель. — Когда Тенар говорил о Берселиусе, слышалось нечто большее, чем отсутствие симпатии в его тоне. Неужели у старика зуб против Берселиуса, и он втайне надеется поквитаться с ним, назначив П. Куинси Адамса на пост лейб-медика экспедиции? Друг мой, вспомни тот гимн, который визжали члены английской Армии Спасения перед американской пресвитерианской церковью на улице Берри: «Христианин, ступай осторожно, опасность близка». Недурной лозунг для Парижа, и я принимаю его».

Он вошел в Cafe dTtalie, потребовал пива и погрузился в партию домино со студентом, украшенным галстуком цвета Маджента, с которым встречался первый раз в жизни и с которым, наверное, больше никогда не встретится.

Ночью, потушив свечку, он принялся рассматривать предложение Тенара впотьмах. Чем больше он на него смотрел, тем больше оно привлекало его. «Что бы из этого ни вышло, — сказал он про себя, — я пойду к этому капитану Берселиусу завтра же. Зверь этот стоит того, чтобы дать себе труд на него посмотреть».

Утро выдалось прохладное, и весь Париж был окутан поднявшимся с Сены белым туманом. Он виснул на деревьях Champs Elysees и заслонял от глаз Адамса Малаховскую Авеню, когда фиакр его завернул на эту улицу и подкатил к № 14, большому дому с широкой аллеей для экипажей, привратником и коваными железными воротами.

Американец отпустил извозчика, позвонил к привратнику и очутился в большом дворе со стеклянным куполом. Проходя с привратником к входным дверям, он отметил апельсиновые и райские деревья в фарфоровых горшках. «Денежный человек», — подумал Адамс, когда дверь отворил великолепный лакей, достойный лондонского лорд-мэра; тот взял его карточку и карточку Тенара и подал их сидящей за столом должностной особе с широким бледным лицом.

Особа эта, имевшая чрезвычайно чинный и важный вид, степенно поднялась на ноги и подошла к посетителю.

— Вам назначено было прийти сегодня?

— Нет, — сказал Адамс, — я пришел к вашему хозяину по делу. Можете передать ему мою карточку — вот эту: доктор Адамс от господина Тенара.

Должностное лицо, видимо, колебалось; ранний час, размеры посетителя, решительный его вид — все это вместе нарушало обычную рутину. Но колебание его длилось недолго; он провел посетителя через теплую, благоухающую цветами прихожую и распахнул дверь со словами: «Не угодно ли посидеть здесь?» Адамс вошел в большую комнату, не то библиотеку, не то музей, дверь за ним затворилась, и он остался один.

По стенам виднелось немного книг, но зато было изобилие оружия и всевозможных охотничьих трофеев. Японские сабли в крепких ножнах слоновой кости, сабли древних самураев, столь острые, что можно рассечь висящий в воздухе волос; малайские криссы, китайские мечи для казни, с двойными ручками; старого образца револьверы, каковые еще можно встретить на африканском берегу; ассегаи, шары со стальными остриями в конце сыромятных кнутов — оружие, столь же дикое и первобытное, как то, которым Атилла гнал перед собой северные орды; и одновременно оружие вчерашнего и сегодняшнего дня: большое ружье для охоты на слонов и смертоносная винтовка, последние произведения парижского Шонара и лондонского Вестлей-Ричардса.

Разглядывая их, Адамс забыл о времени; потом он обратился к трофеям, отделанным берлинским Боршардом, этим царем таксидермистов. Там стояла огромная обезьяна, свыше шести футов ростом — monstrum hor-rendum, — с откинутой назад головой и разинутой пастью, казалось бы, выкрикивающей слова на том наречии, которое существовало до того, как первый из людей поднял свой взор к холодной тайне звездного неба. В правой руке чудовище сжимало сучок дерева мбича, как бы готовясь раздробить вам череп. Рядом распластался на глыбе гранита аллигатор: аллигатор, иначе сказать, отчаяние таксодермиста, ибо, даже будучи живым, он похож на чучело. Гуанако, ушастая и длинногривая, рыжая антилопа, газель, олени всяких пород — все были налицо, и надо всем возвышалась огромная голова тура с грузными серповидными рогами.

Адамс обошел половину стен, когда дверь отворилась и вошел капитан Берселиус. Адамс приготовился увидеть рослого, чернобородого, свирепого с виду детину. Но капитан Берселиус оказался небольшим человечком в поношенном сюртюке и туфлях. Как видно, он был в неглиже и наскоро напялил сюртук, чтобы выйти к гостю; а быть может, вообще небрежно относился к внешности, будучи поглощен абстракциями, мечтами, делами, планами. Он был довольно толст, с овальным, яйцевидным лицом; борода его, жидкая и клинообразная, когда-то русая, была спрыснута сединой; глаза у него были светло-голубые, а на губах играла неизменная улыбка.

Это надо понимать в том смысле, что улыбка капитана Берселиуса всегда была наготове; около губ все время виднелись следы ее, а в разговоре она только обозначалась несколько ярче.

При первом взгляде на капитана Берселиуса всякий сказал бы: «Что за благополучный, славный человечек!»

Адамс раскланялся, совершенно опешив перед неожиданным видением.

— Я имею удовольствие говорить с доктором Адамсом, рекомендованным господином Тенаром? — сказал капитан Берселиус, указывая ему на стул. — Пожалуйста, садитесь, садитесь — да…

Он уселся против американца, скрестил ноги поудобнее, погладил бороду и, разговаривая на разные темы, не сводил взгляд с пришельца, как если бы тот был статуей, рассматривая его без всякой наглости, но с тем глубоким вниманием, с каким покупатель рассматривает предложенную ему лошадь или врач страхового общества — возможного клиента.