Евгений Бузни - Зивелеос

«Но стоп! — приказал своим мыслям Николай. — Что значит «без чьей-либо помощи?» Да не будь Тараса Евлампиевича, его светлой учёной головы, разве случилось бы всё то, что начинает будоражить весь мир? Ни в коем случае». Он, Николай, летит сейчас, куда хочет, и никто не может его остановить. А ведь как всё непросто начиналось.

К нему, как к журналисту, пришла в кабинет чудная девушка с замечательным русским именем Маша, русой косой и большими чёрными глазами. Он так и сказал ей при первом знакомстве: «Какое прекрасное у вас русское имя, Маша, не говоря обо всём остальном». А она ответила со смешинкой в голосе:

«Прошу не заигрывать». И потом она сама высказала восторги по поводу его публикаций в газете, за которыми она следила чуть ли ни с первых дней появления Николая в газете. В ответ на что Николай тоже попросил не заигрывать комплиментами, поскольку «Московская невралька», хоть и является наследницей бывшей самой известной в стране газеты, но теперь имеет очень малый тираж и вряд ли красивые девушки читают её регулярно. Маша сделала вид, что пропустила мимо ушей слова «красивые девушки», заявив, что пришла к Самолётову именно по причине его статей, в чём он скоро сможет убедиться, и пригласила его взять интервью у очень замечательного учёного, который сам просит его об этом, поскольку речь пойдёт о чём-то необычном.

Николай хотел отказаться, и начал было объяснять Маше, что он работает в другом отделе и по другой тематике, а наукой занимается отдел по соседству, но Маша прервала его, сказав коротко: «Нам нужны именно вы и никто другой».

Николай не стал спорить. Ему понравилась девушка. Он сел в её машину Жигули, и они поехали за город. Весна была тогда в самом разгаре. Зелёные краски свежей листвы захватывали дух, соревнуясь в этом с яркой голубизной неба и необыкновенной прозрачностью воздуха, которая казалось невидимой, но осязаемой каждой клеточкой организма. Николай не знал, о чём говорить с незнакомкой и стал читать свои стихи. Он угадал настроение девушки. На неё тоже действовала весна. На дачу к тётушке они приехали друзьями.

Здесь Николай познакомился с Тарасом Евлампиевичем. Устроившись под развесистой яблоней за небольшим деревянным столиком они долго беседовали, попивая сухое молдавское вино. Конец весны выдался жарким. Вокруг всё цвело, в воздухе носились шмели, пчёлы, осы, обдавая беседующих неожиданным жужжанием, заглушающим на мгновение стрекотание кузнечиков и неторопливую любовную перекличку дроздов.

Самолётов думал, что приехал взять интервью для газеты, но разговор пошёл так, что спрашивал в основном этот солидного вида учёный, а Николай, отвечая на бесконечные вопросы, рассказывал о себе, своих планах на будущее, читал стихи, пояснял своё понимание политики и того, что происходило в стране.

Тараса Евлампиевича заинтересовало, что бы сделал молодой журналист, если бы ему представилась возможность стать президентом страны. Самолётов напомнил, что такой опрос уже проводился в стране.

— Ну, а всё-таки, вы бы что сделали? — настойчиво спросил Наукин.

— Положа руку на сердце, я бы прежде всего отменил структуру президентства и восстановил власть советов трудящихся. Нет такого человека на земле, который бы не совершал ошибок. И потому нельзя никакую власть отдавать в руки одного. Коллегиальность решений вопросов должна быть обязательной. А советы должны быть непременно демократически выбранными, но, подчёркиваю, по-настоящему демократически. Одной из проблем последних десятилетий советской власти было то, что выбирали тех, кого предложили сверху по списку и ни одной кандидатурой больше. То есть не давали настоящего выбора между плохим и хорошим. Человека могли вообще не знать, но выбирали, так как никого другого не предлагали. Это одна из причин последовавшего затем краха. Будет настоящий совет трудящихся, будет и настоящая власть. Остальное из этого и исходит. В прежней конституции всё было правильно написано, однако исполнение было в части выборов совершенно искажено.

Николай стал развивать дальше свою мысль. Чувствовалось, что у него всё давно накипело в душе и ему хотелось высказаться, увидев благодарного слушателя.

Иной многоопытный человек, слушая молодого пылкого говоруна, давно бы остановил его и махнул рукой на все речи идеалиста, но Тарас Евлампиевич, напротив, слушал очень внимательно. Казалось, что ему нравится всё, что говорил Николай. И только когда молодой оратор то ли выдохся, то ли остановился обдумать очередную мысль, учёный опять задал вопрос:

— Ну-с, молодой человек, а если бы вы обладали всей полнотой власти, если бы от вас зависело и принятие решений и весь порядок в стране, то не получилось бы так, что и вы стали бы диктатором, полагая, что всё вами предлагаемое и есть истина? Разве не может получиться так, что вы уверены в своей правоте и потому другие, кто не понимают глупцы, а стало быть их можно просто уничтожить?

— Понимаю, на что вы намекаете, уважаемый Тарас Евлампиевич. Я тоже человек, и, как говорил с самого начала, могу ошибаться. Никто не застрахован. Потому и нужен контроль со стороны совета, который всегда должен быть выше меня, как главы совета. Решающим всё равно должно быть большинство голосов, а не слово главы государства.

— Но вы глава. От вас зависит назначение того или иного человека на более высокий пост…

— Вот с этим-то я не согласен, — тряхнув головой, сказал Николай, — ни при каких условиях. Все руководящие должности выборные. Все назначения в правительство на конкурсной основе и после утверждения советом. И всё в таком духе.

— Ладно, а такой вопрос. У вас неожиданно клад с таким деньгами, что всё и всех купить можете. Что будете делать?

— Странные какие-то у вас идеи. Но отвечу. Лично мне деньги нужны только, чтобы хватило на еду и одежду, то есть, чтобы ничто не мешало писать и делать ещё что-то в этой жизни для людей. Так что клад я бы приспособил на какое-нибудь издательство, детский дом, университет, дом для престарелых, да мало ли где они пригодились бы. Ну, может, создал бы партию три эн и ка, то есть партию настоящих, неподкупных, независимых коммунистов.

— И всё-таки партию? — засмеялся Наукин.

— Да, потому что на определённом этапе развития, пока общество не научилось равному для всех порядку, пока оно не привыкло к тому, что счастье каждого — это и есть общее счастье, до тех пор идеологическая партия необходима.

— Почему? А разве не может быть во главе государства только совет трудящихся без партии?

— В перспективе да, но не на начальном этапе, когда есть потребность в программе. А кто её будет вырабатывать? Кто будет объяснять народу свою платформу? Особенно сейчас, когда существует множество партий.