А. Грин - Мир приключений, 1923 № 03

Один сказал — Этот шериф, кажется, хороший малый. Есть настоящие молодцы среди этих западных ребят. Но…

— Слишком молод для такой должности, неправда-ли? — заметил другой.

— Молод? — воскликнул первый, — да, но… О, да вы не заметили? Слушайте, вы когда-нибудь видели, чтоб шериф приковывал преступника к своей правой руке?.

А если бы девушка, оставшаяся в купе, могла слышать, что говорилось в курительной, глаза ее перестали бы сиять.

— Спасибо, — говорил Истон, — вы меня выручили в очень тяжелую минуту.

— Ну, ладно! — грубо отрезал «преступник». — Это не для вас. Вы подумайте, каким страшным ударом было бы для бедняжки узнать, что это я вас везу в тюрьму.

— Убийство всегда представляется мне одним из самых случайных преступлений, — сказал Леон Гонзалез, снимая свои большие очки и с забавной серьезностью глядя на Манфреда, руководителя операций Четырех Справедливых.

— Пуакар рассматривает убийство, как видимое проявление истерии, — ответил тот с улыбкой, — но почему вы затрагиваете такие страшные темы за завтраком?

Гонзалез снова одел очки и погрузился в изучение утренней газеты. Через минуту он опять заговорил:

— Из ста человек, обвиняемых в убийстве, восемьдесят впервые подвергаются судебному преследованию. Поэтому убийцы не составляют особого класса преступников; я говорю, разумеется, только об англосаксах. Латинские и тевтонские криминальные классы не подходят под это правило: во Франции, Италии и Германии из ста преступников шестьдесят убийцы.

— Я не могу относиться к этим джентльменам с полным беспристрастием, — ответил Джордж Манфред, забавляясь его энтузиазмом, — мне убийство кажется апофеозом несправедливости.

— Пожалуй, вы правы, — рассеянно ответил Гонзалез.

— Что навело вас на эти размышления? — спросил Манфред, складывая свою салфетку.

— Вчера вечером я встретился с одним человеком, который, по моему мнению, необычайно подходит к типу убийц, — сказал спокойно Гонзалез — он попросил у меня спичку и улыбнулся, благодаря меня. У него безукоризненные зубы, дорогой мой Джордж… безукоризненные, за исключением…

— За исключением чего?

— Я заметил, что клыки у него необыкновенно широкие и длинные.

— Похож на людоеда? — улыбнулся Манфред.

— О, нет! Напротив, он выглядит очень прилично! — возразил Гонзалез; — у него очень приятная наружность. Не всякий обратит внимание на эту неправильность.

Он начал рассказывать о вчерашней встрече. Вечером он пошел в концерт, чтобы изучить впечатление, которое производит музыка на некоторых типов. Он вернулся домой с программой, сплошь исчерченной какими-то иероглифами, и просидел полночи, разбирая свои заметки.

— Он — сын профессора Тэблмэна. У него неважные отношения с отцом, который, повидимому, не одобряет его невесты, а своего кузена он ненавидит, — прибавил Гонзалез.

Манфред громко расхохотался.

— Забавный вы человек, Леон! Неужели он рассказал вам всю свою историю по доброй воле, или вам пришлось его загипнотизировать, чтобы получить нужные сведения? Вы даже не спросили меня, что я делал вчера вечером?

Гонзалез медленно и глубокомысленно зажигал папиросу.

— Он ростом около двух метров, говоря точнее — шесть футов два дюйма. Крепко сложен; вот с такими плечами! — Держа в одной руке зажженную спичку, а в другой — папиросу. Гонзалез показал ширину плечей молодого человека. — У него большие, сильные руки, и он играет в футбол… Простите меня, Манфред! Где же были вы вчера?

— В Скотленд-Ярде, — сказал Манфред. Если он надеялся произвести впечатление на Гонзалеза, ему пришлось разочароваться; но, вероятно, зная своего Леона, Манфред и не рассчитывал на какой-либо эффект.

— Интересное здание, — сказал Гонзалез — архитектору следовало бы повернуть фасад к югу, но вход вполне соответствует характеру постройки. Вы проникли туда без всяких затруднений?

— О, да! Мои работы, касающиеся испанского криминального кодекса, и монография по дактилоскопии обеспечили мне доступ к начальнику Скотлэнд-Ярда.

Манфред жил в Лондоне под именем сеньора Фуэнтеса. И он, и Гонзалез были известны, как выдающиеся испанские ученые. Манфред провел в Испании много лет, а Гонзалез был уроженцем этой страны. Третий из Четырех Справедливых — Пуакар — редко выезжал из Кордовы, где у него были огромные сады; четвертый умер уже двадцать лет тому назад.

Посещение Манфредом Скотлэнд-Ярда напомнило Гонзалезу о Пуакаре.

— Вы должны написать об этом нашему Другу, Джордж, — сказал он, — он очень заинтересуется. Сегодня утром я получил от него письмо. На его ферме появился новый выводок поросят, а его апельсинные деревья сейчас в цвету. Как же вас встретили в Скотлэнд-Ярде? — прибавил он.

— Они были очень любезны и внимательны, — ответил Манфред, — завтра мы с вами завтракаем с одним из помощников комиссара полиции, мистером Реджинальдом Фэром. Методы британской полиции значительно усовершенствовались с тех пор, как мы были в Лондоне, Леон. Отдел, ведающий отпечатками пальцев, приобрел большое влияние, а их новые сотрудники — очень проницательные молодые люди.

— В таком случае, они нас могут повесить, — заметил беззаботно Леон.

— Не думаю, — ответил его друг.

Завтрак в Ритц-Карльтоне представлял большой интерес особенно для Гонзалеза. Мистер Фэр, человек средних лет, был многообещающим ученым и джентльменом в полном смысле этого слова.

— Для обычного преступника мир является одной огромной тюрьмой, — сказал Фэр, — эта мысль была высказана еще сто лет тому назад. Если же мы перейдем к убийцам, которых нельзя рассматривать, как преступный класс…

— Правильно! — перебил Гонзалез, — я вполне согласен с вами.

Появление лакея с письмом для мистера Фэра прервало ход его мыслей. Комиссар извинился перед своими гостями и вскрыл конверт.

— Гм! — промычал он, — странное совпадение…

Он задумчиво взглянул на Манфреда.

— Прошлый раз вы говорили мне о своем желании ближе познакомиться с работой Скотленд-Ярда, и я обещал вам свое содействие при первом удобном случае. Если не ошибаюсь, случай этот представился.

Он подозвал лакея, расплатился по счету и сказал, вставая из-за стола: