А. Грин - Мир приключений, 1923 № 03

— Проклятье! — закричал Менсей: но, прежде чем он успел броситься на своего мучителя, Манфред схватил его за плечи и повалил на пол.

— Я телефонировал мистеру Фэру; он скоро будет здесь с мистером Стефаном Тэблменом, — сказал Леон. — А вот и они!

Послышался стук в дверь.

— Будьте добры, откройте, дорогой Джордж! Если наш молодой друг вздумает пошевельнуться, я выплесну содержимое этого стакана ему в лицо.

Фэр вошел в комнату в сопровождении Стефана и одного из агентов Скотлэнд-Ярда.

— Вот ваш пленник, мистер Фэр, — сказал Гонзалез, — а вот и жидкость, при помощи которой мистер Джон Менсей способствовал смерти своего дяди. Полагаю, он узнал о примирении профессора с сыном и о предстоящем изменении завещания.

— Это ложь! — крикнул Джон Менсей — Стефан! Вы знаете, как я старался для Бас! Я сделал все, что мог.

— Это входило в ваш план, — сказал Гонзалез — Если я ошибаюсь, выпейте эту рюмку. В ней та же жидкость, которую выпил ваш дядя перед смертью.

— Что это такое? — воскликнул Фэр.

— Спросите его, — улыбнулся Гонзалез, кивнув в сторону молодого человека.

Джон Менсей повернулся на каблуках и вышел из комнаты. Агент полиции последовал за ним.

— А теперь я расскажу вам, в чем тут дело, — сказал Гонзалез — это — жидкий воздух!

— Жидкий воздух! — воскликнул комиссар — что вы хотите сказать? Как может быть человек отравлен жидким воздухом?

— Профессор Тэблмен не был отравлен. Воздух переходит в жидкое состояние при понижении температуры до двухсот семидесяти градусов ниже нуля. Ученые пользуются им для своих экспериментов; его держат обычно в термосах, горлышко которых закрывается ватной втулкой, что бы предотвратить взрыв, вызываемый сжатием воздуха.

— Боже мой! — в ужасе воскликнул Тэблмен — Значит, эта синяя полоса на шее моего отца…

— Он был заморожен. По крайней мере горло его замерзло, как только он проглотил жидкость. Ваш отец обычно выпивал на ночь рюмку ликера. Несомненно, после вашего ухода, Менсей подал профессору рюмку жидкого воздуха и каким-то образом убедил его надеть перчатки.

— Зачем?.. Ах, да от холода! — догадался Манфред.

Гонзалез кивнул головой.

— Без перчаток он немедленно заметил бы, какая жидкость находится в рюмке. Мы никогда не узнаем, к какому способу прибег Менсей для выполнения своего плана. Конечно, он и сам был в перчатках. После смерти вашего отца он постарался свалить вину на другого. Убийца не заметил, да и я сам не обратил внимания на тот факт, что перчатки остались на руках у профессора.

— Я придерживаюсь того взгляда, — говорил позднее Гонзалез — что Менсей в течение нескольких лет старался поссорить своего кузена с отцом. По всей вероятности, он сам придумал эту историю о болезни отца мисс Фабер.

Молодой Тэблмен зашел однажды к Манфреду и Леону. Гонзалез чем-то рассмешил его, и Стефан громко расхохотался. Леон с недоумением уставился на него.

— Ваши… ваши зубы? — заикаясь, пробормотал он.

Стефан вспыхнул.

— Мои зубы? — повторил он смущенно.

— У вас были два огромных клыка, когда мы виделись последний раз. Вы помните, Манфред? — воскликнул Гонзалез в сильном волнении. — Я говорил вам…

Его прервал громкий взрыв смеха.

— Но они были фальшивые! — объяснил Стефан, — мне их выбили во время футбольного матча, а Бенсон, который работает в нашем зубоврачебном отделении, вызвался сделать новые. Он — славный парень, но плохой дантист. Они выглядели ужасно, неправда ли? Я не удивляюсь, что вы обратили на них внимание. Теперь я их заменил другими.

— Это случилось тринадцатого сентября прошлого года. Я читал в спортивной прессе об этом матче, — сказал Манфред, а Гонзалез с упреком взглянул на него.

Когда они остались одни, Манфред сказал: — что касается клыков…

— Поговорим о чем-нибудь другом, — перебил его Леон.

Человек, странную исповедь которого я предлагаю вашему вниманию, происходил из знатной венецианской семьи. Я говорю — происходил, потому что в тот момент, когда я познакомился с этим документом, автора его уже не было в живых. Несколько недель назад он умер в госпитале на острове Сан Серволо, где провел последние годы жизни.

Несомненно, это обстоятельство и побудило любезного директора убежища для умалишенных передать мне любопытную рукопись своего пациента.

Медико-психологические исследования, которыми я занимался в госпитале Сад Серволо, и рекомендательные письма расположили директора в мою пользу. Вполне уверенный, что я не злоупотреблю признаниями его покойного пансионера, он разрешил мне переписать рукопись. Я предлагаю ее теперь вниманию читающей публики.

Я не испытываю никаких угрызений совести, предавая огласке этот документ. События, о которых в нем говорится, произошли около двадцати пяти лет тому назад. С тех пор я давно отошел от научных исследований, привлекших меня в Венецию.

В то время я был до такой степени погружен в свою работу, что живописная красота города Дожей не производила на меня ни малейшего впечатления. Мимоходом осмотрел я знаменитые памятники старины и не сумел погрузиться в великий покой этого единственного города в мире, где человек может уйти от современной жизни.

Не без оттенка презрения отношусь я теперь к моему образу жизни в Венеции. Базилика св. Марка казалась мне не заслуживающей внимания, а палаццо Дожей я удостоил самым поверхностным осмотром. Безразличие мое простиралось до такой степени, что я поселился напротив вокзала, прельстившись удобством и скромной ценой помещения. Повидимому, в ту эпоху чувство красоты было совершенно атрофировано во мне. Самыми интересными местами в Венеции я считал кафе Флориани, славившееся своим шербетом, остров Лидо, где я любил купаться, и Сан Серволо, любезный директор которого, заинтересованный моими исследованиями, делился со мною своими наблюдениями.

Славный человек был этот директор! У меня сохранились самые теплые воспоминания о наших бесконечных разговорах в его рабочем кабинете на острове умалишенных.

Окна комнаты выходили на террасу, окруженную темными кипарисами. Мы часто сидели там по вечерам, наслаждаясь спокойствием и тишиной, изредка прерываемой глухим завыванием, доносившимся из отделения буйных, и писком крыс, копошившихся в тине у подножия стены, во время отлива.