Анатолий Полянский - Десять процентов надежды

— Добре доихалы, — приглаживая по привычке свой хохолок, в тон ему отозвался Гринько. Настроение его после сытной еды заметно поднялось.

— Как здоровье?

Сергей не выдержал заданного хозяином тона:

— Ты не тяни, пожалуйста, Умар. Вижу, тебе есть что нам сказать…

— Угадал, Сережа. Только обычай наш не позволяет. Сперва гость говорит. Новость он привез. Его слушать нужно.

— Яки там у нас новости!.. Отпуск нам дали: и мне, и ему. Вот и уси наши новости. Скажи, шо у тебе, Умар. Про здоровье потом…

Умар внимательно посмотрел на друзей и укоризненно покачал головой.

— Слово гостя — закон для хозяина, — вздохнул он. Но в глазах Танджибаева Сергей уловил хитроватые искорки. Видно, Умару и самому не терпелось поскорее высказаться.

— Был такой тлахона большой, — издалека начал он, — на весь Восток известный был.

— О чем это ты? О сокровищнице? — спросил Голубев.

Танджибаев кивнул и продолжал:

— Все ценные вещи эмиры бухарские на свой мазар собирали, долго-долго собирали.

— В гробницу, не так ли? — проговорил Голубев, предупреждая вопрос Гринько.

— Да, да, в мазар свой все несли: золото, алмазы, рубины, ляпис-лазурь. По́том и кровью дехкан они добывались.

Умар сделал паузу, обвел ничего не понимающих друзей загадочным взглядом и заговорил опять все так же витиевато:

— Большая стража у тлахона стояла. Много-много воинов с клычами острыми. Юлбас юраклик — сердце тигров имели. Сколько бы денег ни давал — нельзя договориться… Стояли долго-долго, тысячу лет стояли. Но плохое время пришло. Появились шакалы, много-много шакалов. Напали они на тлахона. Загрызли воинов. Погибли они, с клычами в руках погибли. А тлахона шакалы растащили… Так народ говорит. Народ правда говорит…

— Шо ж це за шакалы таки, бис им в горло?

— А шакалы те, говорит народ, Ахмед-бека банда.

— Так вот оно что, — протянул Сергей, начиная понимать. — Значит, басмачи ограбили гробницу эмиров бухарских? Так?

— Не я говорю. Люди говорят. Люди обман делать не будут. Еще говорят, что бек золото из тлахона на Памире спрятал, в горах.

— А где? Знаешь? — не выдержал Гринько.

— Ахмед-бек знал, — чуть приметно усмехнулся узбек.

— Значит, на платку все ж таки план якийсь? От здорово! Да вы…

— Подожди… — остановил расходившегося друга Голубев, — здесь многое еще не ясно. Этот ли план на платке Джамги или другой? Извлекли ли уже басмачи из тайника сокровища или нет?

— Отвечу, Сережа, сразу отвечу. Джамга беку любимая жена была. Самая молодая… А сама совсем-совсем не любила. Молчала. Так народ говорит. Но он доверял ей. Не знал бек сердца женщины. Темное оно, как ночь в горах. Не мог знать…

— Пожалуй, похоже на правду, — задумчиво проговорил Сергей.

— Басмач тоже ничего не знает, совсем не знает. Тайна Джамга прятал. Никто не знал больше. Хотели у нее тогда в пустыне узнать — не смогли. Потому убили. Ничего не досталось шакалам. Тебе досталось. Шакалы за тобой ходят, твой след нюхают.

— Одного не уразумию, як они узналы, шо вин у нас, той платок, — пробормотал Гринько.

— Уши много, дорогой, было. Сережа громко-громко рассказывал. И друг и недруг слушать мог.

— Вот так-так! А я то думав, шо ты у меня платок отнял, потому как над басней посмеялся.

— Зря думал, дорогой.

— Значит, надобно поспешать! А то воны, бисовы души, нас обскачуть!

— Не спеши. Дело серьезное, — одернул Миколу Голубев. — Тут обмозговать все нужно.

Умар опять одобрительно кивнул.

— Верно говоришь. Памир — трудная дорога, легких людей не любит. Готовиться нужно. Хорошо готовиться. Советоваться надо.

— Может, завтра в ГПУ сходим, расскажем там все кому следует, — предложил Голубев.

— Снова ты за свое! — Гринько досадливо махнул рукой. — Чи мы сами не справимось? Верно, Умар?

Танджибаев недовольно посмотрел на Гринько:

— Сережа правильно говорит, совсем правильно. Идти надо. Только не ГПУ, а уком. Секретарь — светлая голова. А в ГПУ начальник дехканина не слушает. Плохо. Много-много о себе понимает…

Друзья еще долго обсуждали детали предстоящего путешествия. Они засиделись бы до утра, не вспомни Танджибаев о своем долге хозяина. Решительно поднявшись, он пригласил друзей следовать в отведенную им комнату.

На другой день Голубев с утра отправился к секретарю местного укома партии. Тот долго и внимательно слушал его, потом сказал:

— Что ж, попытайтесь, не возражаю. Но людей лишних у меня нет.

Чувствовалось, что секретарь не очень верит в эту историю. Она действительно выглядела не очень правдоподобной и смахивала скорее на легенду. Однако делать было нечего. Сергей не настаивал, но попросил помочь немного снаряжением и, главное — оружием. Секретарь, хоть и не очень охотно, обещал посодействовать и обещание свое выполнил. Через день в распоряжении друзей было самое необходимое. Наняв караванщиков и взяв проводника, трое приятелей двинулись в путь.

Поднимая густую лёссовую пыль, небольшой караван выехал из города и мимо Сулейман-горы направился в горы. Вставало солнце. Его огненные лучи золотили дорогу, змейкой убегавшую вниз и терявшуюся где-то далеко среди травянистых холмов. Сергей привстал на стременах и, обернувшись, посмотрел на город. Низкие глинобитные, налезающие один на другой домики, пышные сады, стройные ряды тополей, словно гигантские зеленые заборы, разрезающие городскую окраину на неровные квадраты. Конечно, эта теснота — не то, что их дальневосточное раздолье, где маленькое село может раскинуться на два-три километра. Сергей улыбнулся, махнул рукой, словно прощаясь с последним островком обитаемой земли, и решительно тронул коня. Впереди были только горы: высокие, серые, угрюмые.

— Ну, как тебе нравится проводник? — спросил Сергей у Танджибаева, ехавшего рядом. — Вроде неплохой, а?

— Турсун-ака? Давно, говорят, здесь ходит, — неопределенно отозвался Умар.

Дело в том, что Турсун-аку нанял Голубев. Проводник, прослышав об экспедиции в караван-сарае, пришел в дом Танджибаева и предложил свои услуги. Умара как раз не было дома. Сергей, поговорив с Турсун-акой и убедившись, что тот хорошо знает здешние места, дал ему задаток. Услышав об этом, Танджибаев с сожалением сказал:

— Другого проводника хотел звать. Хорошо знаю. Но раз так, Турсун-ака пусть будет.

Долго ехали молча. Говорить не хотелось. Каждый думал о своем, понимая, что впереди — нелегкий путь и что ушли они в горы надолго. Умар вспомнил, что забыл наказать брату Садыку сходить в только что организованную коммуну и достать кетмени: старые совсем поломались. Голубев жалел, что перед отъездом так и не успел ничего узнать о судьбе Фролова. И только Гринько не унывал. Дорвавшись наконец до седла, он не мог ехать спокойно. На своем низеньком лохматом жеребце Микола то вырывался на рыси далеко вперед, то галопом возвращался обратно и, довольный, ехал позади всех. Глядя на него, Умар улыбался. Но когда Микола вновь лихо пронесся мимо них, крикнув: «Догоняйте, бисовы души!», Танджибаев проговорил: